Андрей Дай - Искра Зла
Мы с Ратомиром вскочили и, побоявшись за здоровье парня, бросились к поилке. И уже оббежав очаг, обнаружили, что, несмотря на все мастерство лысого, на весь его атакующий напор, ни один удар не достиг цели. Каким-то непостижимым образом Велизарию, все еще держащему ведро с остатками воды, удавалось ускользать.
— Твой слуга, воевода, великий мастер, — со знанием дела, поделился десятник.
И только после этих слов, уколовшись о блеск на глаз Ратомира, я обратил внимание на движения дворового. Куда девалась неуверенная угловатость?! У колодца, экономя мгновения скупыми переходами, вместо недотепы сражалось воплощение росомахи.
Запыхавшийся коротышка, подпрыгнул, в попытке достать шелестящим в полете кулаком в ухо слуге. И мало того, что не попал, так еще и приземлился неудачно, опустившись на колено. Велизарий получил наконец секунду, чтоб избавиться от злополучного ведра. От следующей атаки он уже не уклонялся. Встретив смертельно опасный удар предплечьями, отрок тут же шагнул вперед. Куницей метнулась вперед раскрытая ладонь ростокского здоровяка. Лысый, чей затылок приходился куда-то на уровень груди отроку, нелепо взмахнул безвольными руками и кулем свалился под ноги печальных непоеных лошадей.
— Забавно, — только и смог выговорить я, глядя на ошарашено мотающего головой оглушенного мужика.
Кричащие и вопящие на протяжении всего боя дружинники примолкли. Велизарий, чуть смущаясь всеобщего внимания, отвернулся к колодцу. И всем стали видны его порозовевшие уши, когда от сеновала раздался молодой задорный голос:
— Когда, к демонам, нам пленника подменили? Куда делся тот Бубраш, коего мои воины вчетвером кое-как повязали? А этого, что нам прежде о силе своей могучей сказы баял, за ворота выставьте. Все слова его об служку пришлого порушились…
Сотня воинов — и седые ветераны, и безусые отроки — заржали так, что лошади шарахнулись от воды, а носатый Бубраш отчаянно покраснел. Но таки нашел в себе силы подняться и подойти вместе со всеми к Велизарию с поздравлениями.
— Принц-воевода Ратомир, — представил командира княжичу седой дружинник. — Лесной не представился, но ежели люди не врут, Арч Белый, сын Ветви Белого. Говорят, ныне они везде вместе…
— Паркай, воевода велиградский, — повторил я церемонию для принца. Княжичем оказался крупный парень, должно быть, на целую голову выше самого высокого из туземцев. Шевелюра — сияющие, цвета соломы волосы вкупе с простым круглым лицом — вид его делали препростецкий. И только внимательные бирюзовые глаза, выделяющиеся на загорелом лице двумя кусочками неба, выдавали в молодом воеводе характер человека, с детства обученного повелевать воинами.
— Жаль, знакомство в такое время у нас… — княжич поморщился и махнул рукой куда-то за спину. — Купчики местные умом тронулись. Свободы возжелали, ниоткуда не стесненной. И народ подбивают. Так-то людишки тутошние — народец добрый да трудолюбивый. Руками золотыми многих кличут. Только чего хотят — сами не ведают. Некоторые пользуются…
— Жаль, княжич, — согласился принц. — Думал я сотню другую умелых воинов в охочие здесь набрать. Нашел вместо того тебя вот в крепости, горожанами осажденного. Советники местные вместо помощи в деле всеобщем, загадки только загадывают…
— С чего-то ведь это все началось? — полюбопытствовал я. — Бойца городского воины твои за что-то ведь вязать кинулись, а не просто так?
Властитель Ореха жестом предложил нам сесть, подождал, пока кубки снова наполнят медом, и только тогда сказал:
— Бубраш так-то мужик неплохой. В таверне «Золотое кольцо» трудится. На кулаках Велиградским боем с каждым желающим бьется. За что стол и кров там же имеет. Да с осени, почитай, ни единой душе не проигрывал. Гордым стал. Носяру свою так задрал, что через ноздри пузо изнутри рассмотреть можно было. Всяк выпить с ним желал — он и не отказывал. А пьяный и вовсе не хороший становился. Мог и на людей простых кинуться… Вот с полторы недели назад в порту проснулся, с похмелья злого. Глядит, лодья немецкая из Эмберхарта бочками грузится. Ну и давай требовать меду из тех бочек. А как отказано было, и драться полез. Благо, дружина моя патрулем там ходила. Лысого в веревки да в крепость. Тот орать давай на весь город. Мол, иноземцы свободы лишают…
— С тех пор и сидите в стенах?
— Ага. Сидим. Этот-то проспался, виниться стал. Думали уж — пинком в зад, да пусть себе идет. А у ворот толпа сбираться стала. Грозили, камнями кидали. Стрелы пуляли. Требовали Бубрашу свободу вернуть. Тот и вообще испугался. Пьянствовал месяцами, чего пьяным творил — то в памяти стерлось. Пошел бы пред немцами прощенья просить, да ушла лодья от дурней местных с их свободой…
— Нам старейшины речь вели, мол, как ваш боец Бубраша победит, так охочим людям, что в войско мое пойти захотят, преград не будет…
— Да брешут, собаки, — хихикнул княжич. — Они не ведают что в соседнем переулке творится… Как воины мои порядок держать перестали, тут такое непотребство началось… Словно дикие псы с цепи сорвались со свободой своей. Ладно бы еще сказать могли — что за зверь такой, эта самая свобода!? Их и прежде с ножом у горла не принуждали, в кандалы не ковали…
— Слышали, вы ночью выходить станете?
— Ага. К отцу в Камень пойдем. Там ждать будем, пока разум к этим людям вернется. Или пока ворог какой-нибудь к стенам прибудет. Знатное лекарство от… демоны! Забываю все, как они свою свободу зовут-величают…
— Они этому имя дали? — удивился принц.
— Ага, — засмеялся Паркай. — Трекакратря… Не… Дремакратря… Тфу. Макратря какая-то! Бают, царство света строить примутся. Воевод да управителей выбирать начнут, и войско для защиты да порядка из добровольных людишек наберут. Все, мол, равны сразу станут. Купцы да мастера, знамо дело, слегка ровнее остальных. И злыдни иноземные им не указ. А дружина каменьская, мы то есть — суть завоеватели…
— Всеблагой Басра, — Парель, вынырнув откуда-то из самой кучи обступивших Велизария воинов, краем уха уцепил хвостик разговора. — Батюшку свово просить войско станешь? Ворота да реку перекрыть, так народец туземный с голоду волком выть начнет. А там и на брюхе приползет прощения просить.
— Тебя, жрец, советники не кусали? Сказывают, коли упырь человека куснет, тот сам в упыря оборачивается. А тебе вона как головенку набекрень свернуло… Это ж орейского роду-племени люди. Нешто я стану голодом родичей своих морить?! В меня зеркала плевать станут…
— А то пошли с нами, княжич, — вдруг воскликнул я. Очень уж мне понравились мудрые слова молодого воина.
— А то и пойду, — кивнул тот. — Коли батя против не скажет, так и пойду. Камню, поди, две сотни ртов кормить не с руки. Да и я бы на доброе дело время отвел.
