Сергей Коржик - Рей Ван Орж - Маг и Воин
— Род твоя как всегда первая половина ночи.
— Вы же сами говорили, что никто не рискнёт напасть так близко от порта.
— Ну во первых уже не близко, во вторых, для нас с вами Род ничего не изменилось. Чем раньше вы поймёте, что расслабляться нельзя, тем дольше проживёте. Всё в мире противостоит человеку, природа пытается убить нас ураганами, землетрясениями, наводнениями, болезнями. Если долго пролежать нагим под лучами Матери, обгоришь, зимой можно замёрзнуть, К тому же добавляются человеческие недостатки, зависть и злоба. Дикие звери не прочь нами полакомиться, даже мелкая мошка, собравшись в тучу, может обескровить и тем самым убить человека, поэтому надо быть всегда на чеку, и во всеоружии встречать опасность. Перестаньте ныть, и бдите, ибо от вашего внимания зависят наши жизни. Полночи я как всегда учился.
— Даже не знаю, что я буду делать, не дай Матерь магистр куда–то денется.
Разбудивший меня Род уже уснул, а я отсканировав пространство и не найдя ничего опасного, прихватил с собой котелок кофе сошёл на берег и подошел к костру.
— Не спится Ваша Милость? — кто то из бодрствующей смены караульных подал голос.
— Не спится. Вот решил заварить себе отвару. А вот скажите мне, караваны ночуют всегда в одних и тех же местах?
— Конечно, места выбраны не просто так, там, — словоохотливый страж, махнул в сторону берега, — непроходимое болотце. Опять же нападения оттуда не ждём. А с воды его ночью не может быть, так как, ночью не только мы не плывём по реке, но и разбойники. Я вот потомственный речник, дед мой ещё плоты гонял с верхов, так тоже здесь останавливался, если по времени попадал. Река, она ж течёт с одной скоростью, что сегодня, что сто лет тому.
Закипела вода в котелке, я сыпанул загодя намолотого мокко, трижды снял с огня. Чудесный запах распространился по округе.
— А духовитый у вас Ваша Милость отвар.
— Есть такое, видел, как я его заваривал?
— Видел Ваша милость.
— Так вот, если найдёшь на рынке, зёрна Мокко, пережарь их слегка, до коричневого цвета, перемели в порошок, заваривай и пей. Голова прояснится, сон уйдёт, на посту стоять легче будет.
— Спасибо за совет, Ваша Милость. Но стоят эти зёрна, наверное, дорого?
— Жизнь дороже.
Налил себе чашку кофе, с удовольствием выпил.
— Вот чем занять пять часов? Магией заниматься нельзя, слишком много свидетелей, принял «заправщика», глянул в камень кулона, уровень сияния приблизился к половине объёма. Что ж это радует. Раскрыл кофр с сатуром, достал инструмент, перебрал пальцами струны, тихонечко запел вспомнившуюся мне почему–то " Призрачно всё, в этом мире бушующем, есть только миг за него и держись…», когда закончил песню с удивлением понял, что исполнял я её на местном языке.
— Либо слова были очень просты для перевода, либо, магистр помог, подумалось мне.
— Ассоциации, друг мой, ассоциации, донеслось, откуда то.
— А ведь верно, русский язык воспринялся как иностранный, построился ассоциативный ряд, и вуаля! Вот вам автоматический перевод. А если попробовать ещё одну? Ну- ка вот эту?
Четыре года рыскал в море наш корсар.
В боях и штормах не поблекло наше знамя.
Мы научились штопать паруса
И затыкать пробоины телами…
Конечно, голос не с хрипотцой и пою я не с такой экспрессией как её автор, но тоже ничего, вон как слушателей пробрало. Стоп! Откуда столько народу? На берегу, около костра стояла, сидела, толпа, кто–то разжигал ещё один костёр. Послышался голос:
— Спойте ещё Ваша Милость, песни ваши до печёнок пробирают. Ночь длинная, а так и для вас и для нас пролетит, не заметим.
Не теша своё самолюбие, а действительно из–за того что ночь длинна, я ответил.
— Добро, слушайте.
— Ой то не вечер то не вечер
Нам малым мало спалось…
Пришлось, конечно «есаула» заменить на «друга», но в общем исполнение удалось. Потом сыграл мелодию без слов, потом снова песню, и снова мелодию.
— Сьерж! Это выпивший со мной на брудершафт земляк, обратился ко мне по имени, — вы очень необычно играете на сатуре. Я сам поигрываю, но такой манеры до сих пор не видел. А песни? Вы исполняете их так, как будто сами участвовали в абордажах, и в конных атаках.
— Может быть, может быть, задумчиво произнёс я, вспоминая тот десяток жизней обучения и практики в школе бретёров.
— Что значит, может быть?
— Ой, да не берите в голову дружище, такую манеру игры на подобном инструменте я подглядел путешествуя у одного бродячего музыканта. Пришлось даже оплатить ему выпивку и ужин, чтобы он дал мне пару уроков. Вот и своего молодого спутника я тоже обучил этой манере игры. Мне так удобно. А песни? Так их тысячи, немного экспрессии, немного переделки, естественно немного репетиций, и вот вам результат, толпа благодарных слушателей.
— Одно дело услаждать музыкой благородных ванов, и другое, фиглярничать перед простолюдинами.
— То есть Вы, только что, обозвали меня фигляром? Шутом? Ван, идите, проведите остаток ночи с близкими вам людьми. Напишите завещание. Боюсь, будущего у вас уже нет, утром я буду ждать вас на берегу, дабы показать вам разницу меж Ваном и шутом. Подите прочь! Испортил песню дурак! Я положил сатур в кофр, захлопнул и закрыл на защёлки крышку. Настроение было напрочь испорчено. Кофе остыло, раздраженно выплеснул его за борт. Сошёл с баржи на берег, разделся и нырнул в прохладные воды. Звёздное небо, Старший брат, чистый воздух, если бы не испорченное настроение, ночь можно было бы считать волшебной. Вышел из воды, обтёрся своей же рубашкой, сплюнув от досады о забытом полотенце, оделся, обулся, и накинув перевязь шпаги на голое тело, подошёл к костру. Мне уступили лучшее место с наветренной стороны, кто то сбегал за жердью. Её воткнули в песок, повесили на неё мою рубаху. И всё это молча, как будто все прислушивались к пению цикад. Вспомнились, почему то домашние сверчки, где–то я слышал байку, что сверчки перед дождём, перестают петь. Так вот, однажды я купился на это поверье. Представьте себе, — летняя ночь, сверчки пиликают на скрипках свои «Семь сорок», я с подругой прогуливаюсь по парку. Ляпота! Я как раз объяснял девушке эту притчу, «сверчки поют — дождя не будет». И вдруг! В небе сверкнула охрененная молния, удар ГРОМА! Порыв ветра, чуть не сшиб меня с ног, а затем хлынул ливень. Пока мы забежали в беседку, продуваемую всеми ветрами, промокли до нитки. Кончилось это также неожиданно, как и началось, громыхающая Перунова колесница уехала, ветер стих, слышны были только шлёпанье тяжёлых капель о дорожку. Мы стояли с подругой мокрые и грязные и затравленно осматривались. Закончилось, это приключение хорошо. До её дома было ближе, рюмка чая для сугрева, разделись, что бы просушиться, да так до утра и не одевались.
