Ник Перумов - Боргильдова битва
— Асгард опустеет сегодня, — негромко заметил бог огня, поняв мысли названого брата. — Здесь никого не останется.
— Верно, — кивнул Старый Хрофт. — Никого нельзя лишить чести сражаться в этой битве. Кроме только Нарви, твоего сына. Однако он, будучи в Хель, может оказать нам помощь куда большую, чем тысячи тысяч мечей.
Локи только отвернулся.
— Тебе есть чем гордиться, мой младший брат.
— Да, взять в жёны Хель — несколько более завидная участь, чем отдать собственные внутренности на путы для породившего тебя отца.
— Ты знаешь, что винить тебе некого, Локи. Пророчество вёльвы…
— Всё решило за меня! — взорвался бог огня.
— Оставим это, — решительно оборвал его Один. — Теперь всё это уже неважно, нам надо просто победить. Пророчества, знамения, предсказания — не больше, чем пыль под ветром, брат мой Локи.
— Хотелось бы верить, — угрюмо буркнул сын Лаувейи. — А то, знаешь ли, брат мой Один, вышло б несколько обидно кончить всё теми же кишками сына, примотавшими меня к камню.
— Поверь мне, брат Локи, — сказал Отец Богов, кладя руку тому на плечо, — поверь мне, что, пока не отгремела битва, нам не следует беспокоиться ни о каких пророчествах.
«А мне не стоит беспокоиться о зачатом от моего семени ребёнке, что носит Лаувейя».
Золотистый петух Гуллинкамби, что каждый день исправно будил героев Валгаллы, вдруг закричал в неурочный час, оглашая звонким голосом все окрестности Асгарда. И всё собравшееся воинство Большого Хьёрварда, Митгарда и других волшебных царств, все до единого живые существа услыхали этот крик.
— Пора, брат, — разом сказали друг другу Один и Локи.
(Комментарий Хедина: этот отрывок вообще собран воедино, что называется, «по глотку из таверны». Три разных руки, несмотря на небольшой объём, шёлк с выцветшими письменами, пергамент и опять же береста. Правда, всё это собрано аккуратно и скреплено надёжно, я бы сказал — с чисто гномьей аккуратностью. Старый Хрофт таки рассказывал, рассказывал о случившемся с ним, я был далеко не первым! Пожалуй, стоит осведомиться у него при случае, какая судьба постигла его предыдущих слушателей? Похоже, они очень хорошо умели хранить тайны, потому что даже наше Поколение ничего не знало о нём — а многие так и не узнали до самого конца, до падения Молодых Богов.)
Широко распахнулись врата Валгаллы, все пятьсот сорок врат, и из каждого выехало по восемьсот воинов. Эйнхерии готовы к бою. Хеймдалль высоко поднял свой рог, Гьялл, и затрубил — так, что его зов услыхали во всех семи мирах. Далёкого Ётунхейма достиг он, и ещё более отдалённого Муспелля; огласил он Свартальфахейм и Льёсальфахейм, царства гномов и светлых эльфов; пронзив толщу земную, проник он и в самое сердце владений Хель.
— Пришла пора Сурту и дочери Локи исполнить обещанное, — прошептал Отец Богов, но его не услыхал даже чуткий Сын Девяти Матерей.
Никого не ожидая, великое воинство двинулось по равнинам Иды, блеск золотых кровлей Валгаллы потускнел в отдалении. Впереди всех, в золочёном крылатом шлеме и панцире, на Слейпнире ехал Старый Хрофт, высоко поднимая ослепительно сверкающий Гунгнир. Наконечник заветного копья пылал, словно путеводная звезда.
Бог Один не оглядывается назад. Он никого не ждёт. Рог Хеймдалля прозвучал, как и было предска… стоп, вёльва предсказывала это для дня Рагнаради. Как и крик петуха Гуллинкамби, как и четыреста тридцать две тысячи воинов-эйнхериев, выехавших из залов Валгаллы.
Бог Один с глухой яростью сжимает пальцы на древке копья. Негоже ему, ведя в сражение величайшую из армий, что знал доселе его мир, вспоминать прорицания о совершенно другом. Не случилось Фимбулветра, небывалой зимы с жуткими холодами; по-прежнему ярко сияет солнце, и дети Локи, змея Йормунгад с волком Фенриром, по-прежнему пребывают там же, где и всегда.
Лёгкая рука ложится ему на плечо. Фригг улыбается супругу. Она тоже в броне, тоже вооружена. Двенадцать валькирий, двенадцать воительниц следуют за ней; их доспехи не отличаются от того, что надела богиня. И Старый Хрофт улыбается — это значит, что Фригг поистине простила ему этих дочерей, раз сама встала во главе их.
— Тебе идёт серебристое, моя Фригг.
Теперь её очередь улыбаться.
— А тебе — золотое, супруг. Не думай, я умею сражаться. Спасибо нашим воительницам, они не давали мне заскучать за прялкой.
— Да, не давали! — не удержалась самая младшая, Рандгрид. — Великая Фригг, отец, повергнет любую из нас!
Старый Хрофт улыбается в длинные усы.
— Храните её в битве, дочери мои. Я знаю, что могу довериться вам.
— Это мы ещё посмотрим, кто станет хранить кого! — задорно отвечает Фригг. — Не бойся, супруг мой, мы убережём тебя от всяческого вреда.
Все смеются. Смеются асы и асиньи, смеётся прекрасная Фрейя верхом на своём боевом вепре, Хильдисвини; смеётся воинственная Скади, жена Ньорда; улыбается кроткая Идун, надевшая кольчугу и взявшая в руки лук. Сдержанно улыбается широкоплечая и широкобёдрая Йорд, богиня земли, в руке у неё молот, как у её сына, Тора.
Даже на губах бледной Сигюн появляется тень улыбки; один лишь Локи остаётся мрачен и молчалив.
Вовсю хохочут молодые асы — Магни и Моди, сыновья могучего Тора, Улль, Хеород, младший сын Фригг и Старого Хрофта. Усмехается Валли, сын Локи, но глаза его полны мукой — он по-прежнему оплакивает брата Нарви, оставшегося у Хель.
…Вместо Бальдра, что должен был бы сойти в серые пределы, согласно пророчеству вёльвы…
Воинство идёт. Поднимается и опускается солнце, меняется мир вокруг, равнины Иды уступают место странной бесцветной дороге, за пределами которой — ничто.
Смертные и бессмертные идут в одном строю, плечо к плечу, и сама великая Фригг подает напиться стройному воину из рода людей, а коренастый гном делится куском дорожного хлеба с Хеймдаллем. Стражу Бифрёста не то, чтобы так уж нужен этот хлеб, но братство всех, кто идёт на Боргильдово поле — превыше всего. Мудрый Ас кланяется и благодарит, впиваясь зубами в протянутую краюшку.
Где-то в рядах великанов идёт сейчас Лаувейя, идёт непраздна; но, пока Фригг рядом, она не показывается.
…Однако поход всё длится и длится, а ни великана Сурта с воинством Муспелля, ни Хель с её серой стражей не видать. Неужели они отринули данные клятвы?!
Всё тревожнее и тревожнее лица асов, знающие, что войску не хватает ополчения ещё двух волшебных царств. Никто не дерзает задавать прямых вопросов Отцу Богов, даже Локи; но и без того взор владыки Асгарда суров и мрачен.
