Наука Плоского мира. Книга 4. День Страшного Суда - Пратчетт Терри Дэвид Джон
Отказ от определённости усиливает науку, поскольку даёт учёным возможность пересмотреть свои взгляды, когда доказательства показывают их неправоту. Однако народу нравится определённость, многие вообще не в состоянии понять, зачем нужны обоснованные сомнения. Какое раздолье для наших обезьян-сказочников, тут же начинающих требовать театрализованного судебного разбирательства и потешной битвы обвинителя и защитника. Будь то один учёный против другого (индивидуумам свойственны собственные идеи о том, что такое законы природы) или наука против антинауки перед судом общественного мнения (рак лёгких vs табачные компании, эволюция vs творческий замысел, изменения климата vs естественный скептицизм).
Законы природы всё более напоминают законы человеческие, поскольку результат зависит не столько от доказательств, сколько от того, какие из них принимаются во внимание, и от интерпретаций. Вместо людей, добровольно объединившихся ради познания природы, мы находим тех, кто действительно к этому стремится, и тех, кто уверен, будто уже всё знает. Причём последние стараются любыми путями протаскивать свою точку зрения, затыкая рты несогласным. Научное сомнение становится их оружием, давая возможность критиковать саму науку на том основании, что ей якобы вообще ничего не известно.
Настоящие учёные не принимают законов, не воплощают их в жизнь и не пытаются увильнуть от их исполнения. Они не образуют комплоты, решающие, какие законы подходят их целям, объявляя их в этом случае истинными, как считают социальные релятивисты и постмодернисты. Учёные, как и их предшественники, натурфилософы, тратят уйму времени на исследование всевозможных следствий из гипотетических версий законов природы, надеясь подтвердить теорию или опровергнуть её. Впрочем, ничто человеческое им не чуждо, поэтому они предпочитают подтверждать свои собственные догадки и опровергать догадки оппонента, однако лучшие из них стараются избегать подобной предвзятости, если доказательства их неправоты очевидны.
Ярким примером подобного служит Ричард Мюллер, руководящий с 2009 года проектом «Земля Беркли». До июля 2012-го он был известен своим чрезвычайно скептическим отношением к вопросу климатических изменений. Во время исследований, направленных на опровержение доказательства антропогенной природы глобального потепления, Мюллер, получивший поддержку групп, лоббирующих интересы противников климатических изменений, заново проанализировал данные о температуре Земли за последние 250 лет. В результате выяснилось, что результаты полностью подтвердили влияние человеческого фактора на глобальное потепление. Анализ показал, что за этот период температура поверхности Земли выросла на 1,5 °C, причём две трети этого роста пришлись на последние 50 лет.
Мюллер без промедления объявил, что его предыдущие предположения об ошибках, допущенных при сборе и анализе данных, оказались необоснованными. «За последний год, – признался Мюллер, – я пришёл к выводу, что глобальное потепление действительно существует и предыдущие оценки его динамики верны. И вот ещё что: вина за это почти полностью лежит на людях».
Вот в этом-то и заключается различие между скептицизмом и огульным отрицанием.
С законами природы связаны две крупные философские проблемы. Что такое «законы природы»? Откуда они на нас свалились?
Сложность ещё и в том, что слова сами по себе многозначны. Философ Томас Гоббс в своём «Левиафане», опубликованном в 1652 году, повествует о законах, дарованных богом. «Первый закон природы гласит: всякий человек должен стремиться к миру, при условии, что есть надежда его достичь». Именно это и должно было, по мнению Гоббса, определять поведение человечества. Альтернативный подход принадлежит Джону Локку, одному из первых членов Лондонского королевского общества по развитию знаний о природе, который вместе с тем охотно соглашался, что бог установил закон против рабства: «Состояние природы имеет свой закон, ею управляющий, которому подчиняется каждый: разум, который и есть этот закон, учит всех людей, кто пожелает с ним считаться, что все живущие существа равны и независимы и никто не имеет права причинять вред чьей-либо жизни, здоровью, свободе или имуществу». Отлично: консультируемся с разумом и создаём систему, в которой каждый будет свободен, – всего и делов. Для начала, пожалуй, неплохо, но придётся, конечно, сделать кое-какие исключения: во-первых, само собой, для ведьм; затем для детей, ворующих хлеб; ну и вообще для всех злоумышленников в общепринятом значении слова «зло».
В приведённых примерах законы природы были скорее сродни людским законам в современном их понимании, нежели законам физики. Примерами последних могут служить закон всемирного тяготения и закон Ома, определяющий связь между напряжением, силой тока и сопротивлением в электрических цепях. Их смысл, скорее, близок к объяснениям того, «как работают всякие штуковины», и именно это станет нашей отправной точкой.
В своём «Характере физических законов» Ричард Фейнман писал, что, стремясь обнаружить новый закон природы, мы начинаем с гипотезы типа ньютоновского закона гравитации. Затем производим ряд расчётов, проверяя, вписываются ли конкретные примеры в эту гипотезу. Если всё идёт хорошо, наша гипотеза повышается «в чине» до теории и испытывается на множестве других примеров. Постепенно масштаб их растёт: сначала знаменитые яблоки [42], потом Луна и планетарные орбиты, затем наблюдение за притяжением массивных сфер в лабораторных условиях и, наконец, открытие того, что галактики, находящиеся на значительном удалении друг от друга, также оказывают взаимное гравитационное воздействие. И по мере роста масштаба статус теории повышается, наконец, до закона.
Это вновь возвращает нас к Большому адронному коллайдеру и драматическому открытию бозона Хиггса – долгожданной элементарной частицы, долженствующей объяснить наличие массы у остальных шестнадцати частиц в Стандартной модели. То, что раньше являлось эксцентричным домыслом, стало господствующей установкой, а Стандартная модель сделала гигантский скачок в сторону признания её законом природы. Впрочем, пока ещё об этом говорить рановато, поскольку нынешний уровень знаний оставляет шанс альтернативным объяснениям.
В конце 2011 года, будучи завзятым оптимистом, вы могли разглядеть бозон Хиггса в ничтожном, статистически иррелевантном пичке на графике, который соответствовал энергии около 125 ГэВ (миллиардов электронвольт). К середине 2012 года этот пичок достиг значения 5 σ, означающего, что вероятность случайности его наблюдения меньше чем один к двум миллионам. 4 июля 2012 года ЦЕРН (европейская лаборатория, руководящая БАКом) официально объявил о существовании бозона Хиггса.
Ну, если точнее, некоего бозона Хиггса. Хиггсоподобного бозона. В общем, чего-то в этом роде. (Теория суперсимметрии, чрезвычайно популярная среди физиков-теоретиков, предполагает наличие по крайней мере пяти бозонов Хиггса. Может быть, был обнаружен первый из них.) Под результаты наблюдений вроде бы подпадает конкретный бозон Хиггса, определённая теоретическая конструкция, но некоторые ключевые особенности найденной частицы до сих пор не измерены. Никто не может дать гарантии, что они совпадут с теоретическими расчётами, пока не будет собрано достаточно данных. Одно хорошо: теперь физики хотя бы знают, где искать.
Журналисты настойчиво и безо всяких на то оснований, кроме стремления к сенсационным заголовкам, именовали частицу Хиггса «частицей бога». Название было взято из книги нобелевского лауреата по физике Леона Ледермана «Частица бога: если Вселенная – это ответ, то каков был вопрос?» Между прочим, сам Ледерман хотел назвать частицу Хиггса «проклятой богом» из-за всех тех проблем, которые она создала. Однако издатель решил иначе.
Это опасная практика. Из-за неё некоторые религиозные люди, преследуя собственные цели, утверждают, что между бозоном Хиггса и идеей бога есть какая-то связь. Точно так же они полагали, что Стивен Хокинг в своей книге «Краткая история времени» использовал выражение «божественный разум» в буквальном теологическом смысле, а не в качестве метафоры. По мнению журнал New Scientist, именно словосочетание «частица бога» вдохновило некоторых обнадёженных миссионеров, обивающих пороги редакции, на утверждение, что учёные наконец уверовали в высшие силы. Фраза «Они отыскали Его в Большом адронном коллайдере» служит замечательной иллюстрацией.
