Пол Андерсон - Три сердца и три льва
– Но… Я думал, ты и Сарах…
– Он? Конечно, он очень милый. Но неужели ты и вправду думал, Хольгер, что у меня есть и другие намерения, кроме как отвлечь его внимание от тебя и твоей тайны? Неужели ты ревновал? Но разве отыщется девушка, способная предпочесть тебе другого?
Хольгер вперил взгляд в Полярную Звезду.
Алианора глубоко вздохнула и положила руки ему на плечи.
– Давай об этом никогда больше не вспоминать, – сказала она категорическим тоном. – Но вот если я увижу, Хольгер, что ты заглядываешься на кого-то, тебе придется плохо…
Он резко натянул поводья, остановил коня, крикнул:
– Сарах! Проснись!
– Что такое? – схватился за саблю сарацин.
– Наши лошади, – сказал Хольгер, думая совсем о другом. – Они падут, если не дать им передышку. Отдохнув с часок, мы сможем ехать гораздо быстрее.
Лицо Сараха казалось овальным пятном, его доспехи – матовым отблеском. Но видно было что он останавливает коня.
– Не знаю… Если Моргана пошлет погоню, наши кони, думаю, найдут в себе силы помчаться вихрем. С другой стороны… – он пожал плечами. – Будь по-твоему.
Они спешились. Алианора прильнула к плечу датчанина. Хольгер кивнул сарацину, надеясь, что тот не расценит этот жест как чрезмерно самодовольный. Сарах сначала выглядел безмерно удивленным, потом широко улыбнулся:
– Желаю счастья, друг мой, – раскинулся в траве и принялся насвистывать что-то.
Хольгер с Алианорой ушли далеко. Датчанин забыл о боли и усталости. Он слышал стук своего сердца, ничуть не учащенный – размеренные, сильные удары, отдававшиеся во всем теле. Они с Алианорой остановились, взялись за руки и молча смотрели друг на друга.
Серебристо светила луна, круглая, покрытая кое-где тенями. По небу летели редкие облака, осветившиеся по краям, меж ними блистали звезды. Ветер назойливо завывал, но Хольгер был глух к его вою. Перед ним стояла Алианора, серебристая фигурка, сотканная из теней и холодного белого сияния. Капли росы поблескивали на ее волосах, в глазах отражалась луна.
– Потом нам, быть может, поговорить уже не удастся, – сказала она.
– Да, возможно, – согласился он.
– Тогда скажу тебе сейчас – люблю тебя.
– И я люблю тебя.
– О, любимый мой… – Алианора приблизилась, и Хольгер обнял ее.
– Каким же я был глупцом, – сказал он. – Сам не знал, чего хочу. Думал, когда все это кончится, вернусь домой, бросив тебя здесь. Я был глупцом. Она простила его – глазами, губами, ладонями. Хольгер сказал:
– Если нам удастся из всего этого выбраться живыми, мы уже не расстанемся. Мое место – здесь. Рядом с тобой.
Лунный блеск отражался в ее полных слез глазах, но голос девушки был полон счастья:
– Ничего больше не говори…
И Хольгер вновь поцеловал ее.
Крик сарацина заставил их отпрянуть друг от друга. Слова долетели до них, разорванные ветром, лунный свет гасит их:
– Скорей! Скорей отсюда! Дикая Охота!
Глава 24
Где– то далеко, на границе слышимости, звучали рога. В них был шум ветра и моря, грохот огромных крыльев, крики ястребов, карканье ворон. И Хольгер понял: это мчится Дикая Охота. А дичь -они трое.
Он вскочил на Папиллона, конь помчал, Хольгер на скаку подхватил Алианору и усадил за спиной. Сарах уже обогнал его. Белая лошадь и всадник в изорванных белых одеждах неслись в лунном свете, как духи. Подковы звенели, грохотали оземь.
Слева серебряно светила луна. Обок проносятся деревья, под копытами стелется темнота, камни стреляют из-под подков; шип травы и шум веток как хохот. Хольгер ощущал, как под ним ходят напряженные мышцы коня, как сжимают его талию руки девушки – Алианора без слов указывала ему дорогу, рассмотренную ею с воздуха. Позвякивали доспехи, скрипели кожаные ремни, ветер свистел в ушах. Но громче всего было тяжело дыхание Папиллона, его шалое хрипенье.
Вокруг сияли звезды, невообразимо далекие. Созвездие Лебедя сверкало над головой, туманная дуга Млечного Пути протянулась по небу. Большая Медведица совершала свое извечное кружение вокруг Полярной Звезды. Все звезды были холодные. На севере Хольгер разглядел горные вершины, острые, как мечи, укутанные льдом, залитые лунным блеском. Сзади, за спиной, клубилась темнота.
Галоп, галоп, галоп! Рога в руках осужденных на вечное проклятье охотников трубили все ближе – пронзительно, рыдающе, с таким страданием, какого Хольгер в жизни не слышал. Сквозь посвист рассекаемого грудью коня воздуха датчанин расслышал в небе грохот копыт, лай бессмертных гончих. И пригнулся к гриве Папиллона, колыхаясь в ритме скачки; одной рукой он обхватил шею коня, другой придерживал Алианору.
Скорей, скорей, по серой, как пепел, равнине, под облаками и заходящей луной, галоп, галоп, галоп! Точка зачарованных охотников хлынула в его сознание мощной волной невыносимой безнадежности. Усилием воли Хольгер стряхнул ее, напряг взор, пытаясь рассмотреть цель их путешествия. Но впереди лежала пустынная равнина, а за ней – ледяные горы.
Сарах стал отставать. Его лошадь все чаще спотыкалась. Сарацин задирал ей поводьями голову, немилосердно шпорил. Хольгеру казалось, что адские собаки настигают. Неистовый вой раздался совсем рядом.
Он оглянулся, но все заслоняли разметавшиеся по ветру волосы Алианоры. Привиделся блеск металла, или нет? Что это за звуки, не грохот ли голых, лишенных плоти костей?
– Скорее, скорее, лучший из коней! Скачи, дружище, лети, как ни один конь никогда в жизни – вместе с нами преследуют весь мир! Скорее, хороший мой, это гонка со Временем вперегонки, гонка с ордами Хаоса! Пусть поможет тебе бог, даст тебе силы!
От рева рогов едва не трескался череп. Грохот копыт, лай гончих, стук голых костей – уже за спиной! Хольгер ощутил, что Папиллон сбивается с аллюра. Алианора пошатнулась, едва не свалилась с коня. Хольгер крепче прижал ее к себе.
Но что это там впереди, вверху, что за острый силуэт на фоне неба? Церковь святого Гриммина! Дикая Охота, завывая, неслась по пятам. Хольгер слышал шум огромных крыльев, видел, как сгущаются перед глазами клубы мрака. Господи Иисусе, я недостоин, но помоги же мне в этот миг!
Стена выросла перед ними. Дикая Охота окружила их полукругом. Хольгер почуял жуткий невообразимый холод, проникший в самое сердце. Показалось, что ветер свистит меж его собственных ребер.
Но Папиллон напрягся и прыгнул. Огромный вороной скакун над стеной и приземлился на той стороне. От удара Хольгер с Алианорой едва не вылетели из седла. Сарах скакал следом. Но его лошадь перепрыгнуть не смогла. Упала. Сарацин отпрыгнул, ухватился за кромку стены и рывком перебросил тело на церковный двор. Крик его лошади, короткий и пронзительный, утонул в завывании Дикой Охоты.
И вдруг все стихло. Даже ветер умолк. Тишина обрушилась на них, как вопль.
Хольгер наклонился и дрожащей рукой схватил ладонь Сараха. Другой прижал к себе Алианору. Огляделся.
Двор зарос травой и диким кустарником, почт срывавшим надгробья, окружавшие развалины церкви. Полосы мглы, кое-где выбеленные лунным светом, возносились вверх, неся влажные кладбищенские запахи. Прильнувшая к Хольгеру Алианора дрожала от холода.
Из отброшенной развалинами тени донеслись какие-то звуки. Шаги лошади, бредущей меж могил, старой, хромой, неимоверно измученной; она ступала неуверенно, спотыкаясь о надгробья, но двигалась прямо к ним, искала их. Горло Хольгеру перехватило от страха – это была, он знал, Кладбищенская Лошадь; кто ее увидит – умрет.
Папиллон не мог идти быстро – надгробья торчали из земли, как жадные пальцы, готовые схватить коня и свалить на землю. Сарах взял его под узду и осторожно повел. Они шли меж каменными плитами, пьяно накренившимися. Высеченные некогда на них имена давно стерлись и забылись. Шаги старой хромой клячи звучали все громче – шаткие, неуверенные, они неотвратимо приближались.
Тьма все гуще клубилась вокруг церкви, словно хотела скрыть ее от глаз нежданных пришельцев. Колокольня лежала в руинах, крыша провалилась внутрь, стены зияли пустыми глазницами окон. Путники медленно приближались к развалинам, нащупывая дорогу среди закутанных туманом надгробных камней. Копыта Кладбищенской Лошади захрустели по гравию совсем рядом. Но они уже были у входа в церковь. Датчанин спрыгнул с седла. Алианора упала в его протянутые руки. Хольгер взошел по стертым временем ступеням, бережно неся девушку.
– И ты тоже, – ласково сказал Сарах, заводя Папиллона внутрь.
Они остановились и смотрели на алтарь, освещенный сиянием заходящей луны. Высоко над остатками пресвитериума сохранилось распятие. Хольгер увидел Христа в короне из звезд. Снял шлем и опустился на колени. Рядом с ним преклонили колени Алианора и Сарах.
Они услышали, как уходит прочь Кладбищенская Лошадь. Когда ее неуверенные шаги растаяли в тишине, повеял ветерок, и мгла рассеялась. Хольгер подумал, что церковь не умерла, не обесчещена, осталась символом мира и покоя. Небо было ей крышей, а стенами – пульсирующий жизнью свет.
