Сергей Петренко - Апрель (книга 3)
Давно растаяли позади последние огоньки городов. Лесистые холмы внизу темнели жутко и недоступно, а мне хотелось опуститься ниже, лететь над самыми верхушками древних дубов и сосен, трогать пятками ветки, заглядывать в чёрные двери таинственных троп.
В другой раз — непременно! — подумал я. Когда мы с Нимо останемся вдвоём, улетим в леса на много-много дней!
Небо светлело, начинался рассвет, а мы летели почти прямо в его середину. Путь к солнцу загораживали высоченные гряды гор. Леса внезапно кончились, скалы чернели неприступно, а ещё дальше и выше они седели от снега и льда. Внизу под нами сгустился туман, перекатывался волнами, порою дотягивался до плотика, и мои ноги исчезали в белесом киселе так, точно их и не было вовсе. Я наклонялся и черпал туман горстью...
— Дай мне! — смеялся Нимо. Я подносил к его губам хлопья тумана, он делал вид, будто пьёт — или правда пил их. Глаза его сияли.
— Скоро прилетим.
— А... где?
— Ещё чуть-чуть. Увидишь!
Он снова сжал мне ладонь — горная стена распалась на две, впереди открылась Чёрная Щель — легендарное ущелье, о котором я слышал сказки и истории, но не помнил, чтобы кто-нибудь из живущих бывал возле неё. Дорога к Щели была неизвестна штурманам воздушных кораблей, её не наносили на карты, а увидеть само ущелье можно было, лишь очутившись рядом.
Сердце заколотилось, как сумасшедшее, и куда-то делось — плот нырнул в Щель, тишина надавила, чёрные отвесные скалы слева и справа, впереди и сзади, внизу и вверху... И вдруг — прямо в лицо вспыхнуло встающее солнце!
Отражённое от мириад кристаллов льда, окружённое сияющими полями тумана.
Я обнял Нимо — как же хотелось, чтобы он видел!
Он улыбнулся:
— Я вижу, Аль. ЭТО я вижу.
Позади на цыпочках, раскинув руки, стояла Филька. Она показалась мне птицей, странной и небывалой, длинноногой, заколдованной... Птица, превращённая в девочку... или даже не птица — какое-то другое создание, из дальних-предальних краёв, о котором у нас не придумали и сказки.
Древний Кивач тоже выбрался из шалаша и монотонно качал большой головой.
* * *
Домики Бродяг почти всегда маленькие. Но в них не тесно — у Бродяг мало мебели, и вещи только самые необходимые. То, что может потребоваться в любой момент. Ни запасов еды, ни лишней одежды. Не говоря уже обо всяких там коврах, столах или стульях. Спят они в гамаках, на полу или на низких полках у стен. Запасы у них имеются, но прихованы в тайниках — пещерах, лесных землянках.
— Большой дом летать будет, да бедово. Налетит шквал, гроза — беда! — говорил Порень. — Тогда с ним сладу нет, понесёт неуклюжего как траву перекати-поле.
В оконных рамах среди стёкол вставлены зеркала — блеском сигналы подавать. Домик будто оживает, чуть вздрагивая, когда встаёшь на порожек: вместо фундамента под полом — гнутые планки, чтобы мягче касаться земли. Раньше дома строили прямо на плотах, без всяких смягчителей. Старики по-прежнему в них живут, не любят, когда дом "шевелится". Ворчат: "ежели летишь, так лети, а стоишь — так стой!"
Горная долина прячется в тумане. Он плотный, верхняя граница сияет под солнцем, и кое-где из тумана торчат скальные пики. Разглядеть домики непросто, я заметил только два, и те по блеску зеркал. Нимо говорит, их тут не меньше десяти — одни возвращаются из странствий, другие снимаются с места, отправляются в неизведанные края. Но есть и такие, которые не отрывались от земли много-много лет. "Приросли", как сами Бродяги шутят.
— Ты чувствуешь? — тихо спросил Нимо. — Они все там, внизу, в тумане.
— Кто — "они"?
— Дети. Катаются на "летучках" со скал.
— В тумане?! — Я передёрнулся. — Ни за что не решился бы... Ведь там же... ничего не видно.
— Ниже туман не такой сплошной, как кажется. И воздух от капелек воды становится гуще, летучки движутся в нём чуть-чуть иначе — ты легко поворачиваешь, доска слушается мгновенно. Небольшие трещины и уступы не опасны, воздух тебя как бы сам отталкивает, главное — смотреть внимательно, держать в голове примерную картинку того места, где летишь.
— Держать в голове! — фыркнул я. — Всё равно — они тут все сумасшедшие.
Нимо виновато улыбнулся. Я почуял неладное, оглянулся на Фильку — она возилась с неуклюжей на вид, грубо обструганной летучкой. В её летучку были вдеты кожаные петли для ног — вроде как на лыжах. А ещё — там были углубления — тоже по форме ступни.
— У нас Городе так не делают...
— Ну да, — откликнулась Филька. — У вас в Городе с летучками бегают с холма. А у нас на них летают. Иногда — вверх тормашками. — Филька вынула из кармана какую-то хитрую штуковину, вроде колёсика с петлёй, на колёсике была намотана бечёвка. Один конец бечёвки прицепила к летучке крошечным карабином. Встав на летучку, Филька размотала бечёвку, пока та не натянулась.
— Готово. Держи.
Я решил, будто она мне предлагает. Сердце ёкнуло — она что, думает, я туда прыгну?!
— Аль, я недолго, — шепнул Нимо. Стремительно шагнул к летучке — и исчез, метнулся в туман, легко и бесшумно, словно солнечный зайчик.
— Нимо... — Я подбежал к краю. Колени тряслись.
— Не дури. — Филька дёрнула меня за локоть. — Ему эта летучка на фиг не нужна, он же тут всех летать учил. Уже тогда почти не видел ничего. Просто не хочет, чтоб малышня завидовала и сама без летучки сигать пробовала. Счас, окунётся в туман, воздухом ущелий подышит — и назад. Соскучился...
Увидев однажды закат в Авалиндэ — навсегда потеряешь покой, жить не захочется без того, чтобы возвращаться снова и снова в эту страну среди гор, Страну Облаков и Туманов, Авалиндэ — назвал её кто-то на древнем и почти позабытом языке Островов. Недаром она восхитила скитальцев бездомных — у них, на утраченной родине, таких не видали чудес, и лишь красота Авалиндэ, зыбкая, нежная, небесная — хоть как-то могла утишить боль потерь...
Все старики и кое-кто из детей собрались в Островерхом доме — самом большом доме Бродяг, который, как говорят, не поднимался в небо уже лет сто. Островерхий дом с великим риском провёл в Авалиндэ последний из островных корабельных мастеров Риммин.
Взрослых было мало — не так легко созвать добытчиков из разных уголков земли.
Вначале была Песня. Её пели и старики и дети на древнем языке Островов. Нимо потом рассказал, о чём в ней пелось.
— Я сам плохо понимаю этот язык. Только самые основные слова. Да и Бродяги тоже... многие поют, зная смысл, переставить правильно слова уже не сумеют. Боюсь... — Он потупился. — Из тех, кого я знаю, хорошо владеет древним языком один Троготт... Правда, и Ниньо успел что-то выучить...
