Майкл Муркок - Древо скрелингов
Я могла уловить только один повторяющийся звук. Кажется, он кричит "Отер"? Что это – имя? Юноша выглядел так, словно явился сюда из средневековой Европы. Его прямые светлые волосы свисали длинными прядями. На нем была простая куртка из оленьей кожи, лицо было вымазано чем-то вроде белой глины. В его глазах угадывалось отчаяние.
Ветер взвыл и закружился вокруг нас, сгибая деревья и превращая папоротники в рассерженных гоблинов. Ульрик машинально обхватил меня рукой, и мы начали отступать к берегу. Его ладонь казалась мне ледяной. Он был по-настоящему испуган.
Ветер словно гнался за нами. Ветви деревьев и кустарников вокруг нас переплетались и гнулись во всевозможных направлениях. Можно было подумать, что мы очутились в центре смерча; в воздухе носились тучи сорванных листьев, но мы не отрывали глаз от лица в окне.
– Что это было? – спросила я. – Ты узнал этого юношу?
– Не знаю, – рассеянно отозвался Ульрик. – Не знаю. Мне показалось, что это мой брат… но он слишком молод, к тому же…
Все его братья умерли во время Первой мировой войны. Но, как и я, Ульрик уловил поразительное семейное сходство. Я чувствовала, как он дрожит. Потом он взял себя в руки. Невзирая на свое могучее самообладание, он явно чего-то боялся. Может быть, самого себя. На заходящее солнце набежало облако.
– Что он говорил, Ульрик?
– Я не разобрал его слов. – Ульрик пробормотал еще что-то, пытаясь объяснить увиденное игрой предзакатного солнца, и довольно грубо потащил меня сквозь папоротники и кусты. Наконец мы оказались у берега, на котором лежало наше каноэ. Сильный ветер сгонял со всех сторон тучи, клубившиеся темной массой над нашими головами. Мне на лицо упала дождевая капля. Ветер подхлестывал прилив, уже начинавший покрывать крохотный пляж. На свое счастье, мы вернулись сюда вовремя. Ульрик едва ли не силой затолкал меня в лодку, мы отчалили от берега, взялись за весла и погнали каноэ в темноту. Однако Аулд Стром, окрепнув, относил нас обратно к островку. Ветер казался разумным – он словно пытался затруднить нам работу, налетая то с одного борта, то с другого. Меня охватила инстинктивная ненависть к нему.
Как легкомысленно и глупо мы себя вели! Я не могла думать ни о чем, кроме детей. Холодная соленая вода окатывала меня с ног до головы. Мое весло вычерпнуло пучок гнилых зловонных водорослей. Я оглянулась через плечо. Ветер не затрагивал растительность островка, однако она была полна призрачного движения; солнце, уходящее за горизонт, удлиняло тени, а туманный воздух мчался за нами, словно толпа гигантов, продирающихся сквозь деревья. Быть может, они преследовали юношу с белоснежными рассыпавшимися по плечам волосами, который в эту самую минуту пробежал по каменному выступу и вошел в воду, пытаясь догнать нас?
С ворчанием и громким плеском Ульрик погружал весло в воду, преодолевая сопротивление прилива. Каноэ, наконец, двинулось вперед.
Ветер хлестал по нашим лицам и телам, будто пастуший кнут, отталкивая нас назад, но мы не сдавались. Намокшие от брызг, мы отвоевали еще несколько метров, но юноша продолжал брести в воде, не отрывая глаз от Ульрика и протягивая к нам руки, как будто он боялся теней и молил нас о помощи. К этому времени волны стали еще выше.
– Отец! – Его вопль смешивался с завыванием ветра, и наконец они зазвучали на одной ноте.
– Нет! – в отчаянии крикнул Ульрик, и в ту же секунду мы вырвались из потока и оказались в глубоких водах. Пространство вокруг нас заполнил высокий звук, но я не знала, кто его издает – ветер, море, или люди, гонящиеся за нами.
Мне хотелось узнать, чего хотел юноша, но Ульрик думал только о том, как избавить нас от опасности. Несмотря на ветер, туман еще сгустился, и светловолосый незнакомец вскоре потерялся в нем. Мы услышали еще несколько искаженных слов, увидели, как на берегу собираются белые тени, а потом солнце опустилось за горизонт, и все вокруг стало серым. В воздухе чувствовался явственный запах озона. Пронзительный вопль постепенно утихал, и, наконец, самым громким звуком стал плеск воды о борта нашей лодки. Я слышала хриплое дыхание Ульрика, который погружал весло в воду, словно автомат, и всеми силами старалась помогать ему. События на островке разворачивались слишком быстро. Я не успевала воспринимать их. Что мы видели? Кто этот юноша-альбинос, так похожий на меня? Чего так испугался Ульрик? Боялся ли он за меня или за себя?
Холодный безжалостный ветер продолжал гнаться за нами. Мне хотелось поднять весло и отбиваться от него. Потом на его пути стеной встал туман, и ветер взвыл, бессильно накатываясь на новое препятствие.
Теперь я чувствовала себя спокойнее, хотя и потеряла ориентацию, однако Ульрик ощущал направление гораздо увереннее. Ветер стих, и вскоре мы встали на якорную стоянку. Прилив был почти в высшей своей точке, поэтому нам не составило труда выбраться из каноэ на крохотный причал у нашего дома. Меня охватила невероятная усталость. Я не могла поверить, что до такой степени выбилась из сил после сравнительно недолгого напряжения. Однако больше всего меня занимали страхи мужа.
– Они не смогут преследовать нас, – сказала я. – У них нет лодок.
В современной, залитой ярким светом кухне мне стало немного лучше. Я приготовила горячий шоколад, с преувеличенным старанием смешивая ингредиенты и пытаясь понять случившееся. Снаружи царила непроглядная тьма. Ульрик, по всей видимости, все еще не оправился от растерянности. Он бродил по дому, осматривая замки и окна, вглядываясь в темноту сквозь задернутые занавески и прислушиваясь к звуку волн. Я спросила, о чем он думает, и Ульрик ответил:
– Ни о чем. Просто у меня тяжело на душе.
Я заставила его сесть и выпить шоколада.
– Из-за чего? – спросила я.
На его лице отразились неуверенность и тревога. Он помедлил, и мне показалось, что он готов заплакать. Я взяла его за руку, села рядом, заставила пригубить шоколад. На его ресницах блестели слезы.
– Чего ты испугался, Ульрик?
Он пожал плечами.
– Потерять тебя. Я испугался, что все начнется снова. В последнее время меня мучили кошмары. Тогда они казались мне глупыми. Но происшествие на островке… у меня такое чувство, словно все это уже было. Еще меня напугал ветер. Мне это не нравится, Оуна. Я продолжаю вспоминать Эльрика, наши кощмарные приключения. Я боюсь за тебя, боюсь чего-то, что может нас разлучить.
– Это должно быть нечто очень серьезное! – Я рассмеялась.
– Порой мне кажется, что моя жизнь с тобой – это восхитительный сон, награда, которой мое сломленное сознание компенсирует мучения нацистских пыток. Я боюсь проснуться однажды и опять очутиться в Дахау. С тех пор как мы познакомились, я отлично знаю, насколько трудно провести грань между грезами и реальностью. Ты понимаешь меня, Оуна?
