Наталья Егорова - Ничего личного
– Ну всё, хватит выть! Я тебе жениха найду. Королевича иноземного.
– Не хочу-у иноземного!
– Ну что за девка, всё ей не так! Не хочешь иноземного, будет тебе наш. Как подъедет, я его оглоушу легонько, а ты вон, шкуру сброшенную подсунешь.
– Она ж сохлая, - хлюпнула Матрёша.
– Да кто разбирать-то будет! Скажешь, змей, мол, как дыхнул огнём, так весь и спалился, только шкура осталась. Да вот ещё, будешь ты не деревенская девка Матрёшка, а иноземная царевна... ну вот хоть Матильда.
– Ой, умора - Матильда! Имя-то какое, как для бурёнки!
– И напрасно смеёшься.
– Зачем мне иноземной царевной-то обзываться?
– Будто не понимаешь: князи завсегда на царевнах женятся. На королевнах там, на этих... султаншах. На кой ему неумытая! И не вздумай сказать, что кружаво сама навязала, говори, приданое.
Матрёна потеребила золотую нить.
– Неохота мне от тебя уходить-то...
– А ну, цыц! Сказал замуж, значит замуж.
***
– Ну вот, спас её наш молодой князь и в жёны взял, всё честь по чести.
Антип едва дух перевёл. Из угла, разинув рот, пялился на рассказчика белобрысый Минька.
– Выходит, княгиня наша Матильда - это Матрёшка и есть.
– Выходит так, - кивнул рыцарь, поднял глаза к закопченному потолку и пришлёпнул губами. - Эх, гусляр! Как подумаешь, а ведь выторгуй я тогда поросят, али не продай девку купцу, может, и не стала бы княгиней, как думаешь?
Антип сдвинул брови: оно, на первый взгляд, конечно, но чудился ему в словах рыцаря некий подвох. Торопясь залить сомнение, он спросил чарку горькой.
– Это ж надо, сколько лиха девке досталось. Ну да зато теперь до старости в любви и согласии...
– Ну... - неопределенно протянул рыцарь. - В согласии вроде... Оно, правда, опосля свадьбы такая история вышла...
***
– Данилушка, ты где ж пропадал-то?
Молодой князь молча пил квас прямо из узорного кувшина. Глядеть на его худую шею было Матрёше и жалко, и горько.
– Где был-то, - безнадежно шепнула она.
– Тебе что за дело?
– Да как же... ведь жена я тебе.
– Жена-а, - насмешливо протянул он, будто ударил.
У Матрёши щеки пионами вспыхнули и в глазах поплыло.
– Нешто не люба я тебе?
– Люба, не люба... Кабы не ты, Матильда, я б осенью в Поречье сватов заслал, у нас уже и сговорено всё было...
– Так зачем же ты меня замуж брал?
– Знамо дело - положено так. Как в возраст вошёл, изволь змея победить, а на спасенной королевишне жениться. Не сдюжишь, так и княжество другому достанется: за мной братьев ещё четверо, и каждому княжить охота.
– Данилушка...
– Да не реви ты! Я ж тебя не гоню, не браню. Хочешь, платье новое из золотой парчи? Или жемчуга на шею в три ряда?
– Не надо мне жемчуго-ов, я без тебя тоскую-у...
У княза на миг в глазах потеплело, но тут же высох взгляд, потемнел. Шагнул к двери, и почудилось Матрёше - навек уходит. Встрепыхнулась она, следом бросилась.
– Данилушка! Данилушка, а я-то как же?
– А ты, как знаешь. Хочешь - девок гоняй, хочешь - в окошко гляди, а не хочешь - так спи-отдыхай. У меня к тебе лично-то никаких претензиев...
***
Антип сощурился с подозрением.
– Погоди-ка, а ты-то откуда вызнал?
Рыцарь пригладил ладонями редкие белёсые волосы.
– Так я у старого князя служил. О ту пору как раз караулом возле терема стоял: не хотел, а услышал. Наутро княгиню молодую увидел, да так и обомлел: Матрёшка! Ну, порасспрашивал кой-кого об одном, о другом... о третьем сам догадался.
– Не говорил, с княгиней-то?
– Поговоришь с ней поди. Целыми днями в тереме у окошка сидит, наружу не выходит, слова, бывает, за цельный день не скажет.
У Антипа глазам горячо сделалось.
– А ведь спортили девке судьбу-то.
– Ну, это как подумать. В княжев терем попала, ест-пьет сладко, платья золотом шиты, чего ещё бабе надо?
***
– Минька! Минька, а ну подь сюда! Лошади готовы ли? А сундук уложил? Завтра в Купавницы на ярмарку едем.
– Готово всё, дядька Антип, и овса лошадям задал.
– Ну, тогда слушай, Минька, новую сказку...
Когда Антип-гусляр новую сказку сказывает, тут нужно тихо-тихо стоять, а то собьется, осерчает. Прибить не прибьет, но за уши оттреплет.
Белобрысый чертёнок слушал, и рожица его становилась всё кислее.
– Хороша?
– Да ты, дядька Антип, всё неправильно сказываешь. Зачем сочинил, что староста Матрёшку лыцарю отдал, чтоб ейный жених на старостиной Алёне женился?
– Так это, Минька, чтоб жалостливей было.
– А купцу-то её лыцарь и продал, а ты говоришь, Матрёшка сама к эфиёпам сбежала!
– Ты, Минька, совсем дуралей! Как можно, чтоб лыцарь девку купцам продавал? В сказке такое нипочём нельзя сказывать.
– А отчего же у тебя змей две деревни сгубил и народу без счёту пожрал?
– А как же иначе-то? Без злыдня и сказки не получится, кого ж тогда богатырь поборет, от кого красну девицу спасёт. Ну, чего нос повесил, пострел?
Минька набычился и засопел.
– Княгиню жалко мне... Матрёшку. Никто её не любил, все забижали, вот и ты, дядька Антип, тоже... кривду про неё сочиняешь.
Антипка нахмурился на мгновение, но лицо его тут же просветлело.
– Ну ты даёшь, Минька! Я ж не из личных каких чуйств, я же чтоб интересней было. Это ж, Минька, понимать надо!
