Максим Далин - Моя Святая Земля
Плевать им было на Гектора.
Гектор был им только помехой. С кем там снюхался принц Бриан, предатель, братоубийца? Что гадине терять? Он уже погубил свою душу - убил своего сюзерена, своего брата. Он - душа Гектора знала - убил Амалию. Не мог он оставить в живых вдовствующую королеву - Амалия не стала бы молчать.
Она же не отдала государя. И ничего не простила бы. А женщина, насилием и подлостью лишённая мужа и сына - опаснее адского огня.
Побоялся бы оставить государыню в живых. Гектор сознаёт разумом, чует сердцем. И нет времени отомстить. Есть её последний приказ - выполнить и умереть. Но выполнить бы, прежде, чем умереть.
Гонялся Бриан за короной всю жизнь. Как капрал на войне, мечтал: вот убьют ротмистра, убьют капитана, убьют майора... всех прочих убьют - и я стану маршалом... Гордыня Бриана точила, как червь. Больше - гордыня и зависть, чем жажда власти даже. Не выдержал в конце концов - продал себя аду за корону, решил помочь судьбе.
Гореть Бриану в аду.
Но государю это ничем не поможет. И Гектору не поможет, потому что ещё не скоро Бриан отправится в ад. А пока он ходит по земле, Те, что под землёй, будут служить ему, облизываясь на пропащую душу.
Замаячила впереди крохотная часовенка, что выстроили монахи над придорожным родничком - блеснуло в лунном свете Божье Око на золотой игле. Безумная надежда овладела Гектором.
Он врезал шпоры в бока коню, торопясь. Конец коню. Но, может, удастся спасти государя.
Сгустившийся мрак шептал за спиной, следил лицами без глаз, тянул бесплотные руки. Пока.
Поднимется месяц в зенит, пробьют полночь часы на ратуше против дворца - будут у тьмы и руки, и глаза. И плоть. И голодные пасти. Четверть часа. Ещё четверть часа. Ничего уже не успеть.
На исходе своей жизни Гектор спрыгнул с коня у часовенки. И увидал, что резные дверцы её заперты на замок - какой нечистой силой, чьими грязными происками?! Ломать дверь - осквернить святое место - совершить грех - лишить себя защиты. Кто мог это предусмотреть?!
Гектор, одной рукой прижимая государя к груди, другой вцепился в решётку, дёрнул.
Бесполезно.
Мрак полз со всех сторон, шепча и хихикая. Заалтарный образ Вседержителя слабо поблёскивал в сумраке часовни за ажурной решёткой. И Гектор взмолился, истово, ещё жарче, чем там, в подземелье, где прекрасная государыня Амалия держалась за его руку из последних сил.
"Неужели ад сильнее Тебя?! - крикнул он молча. - Не может такого быть! Ты же создал мир, а ад не может ничего создать!"
И Творец молчал, и небеса были пусты, и мёртвая жизнь наполняла лес, и тени, как змеи, подползали всё ближе.
- Бес со мной! - крикнул Гектор вслух, тряся решётку. Государь проснулся и всхлипнул. - Пусть я сдохну! Но спаси этого ребёнка! Ты же видел этого ребёнка! Это же Твой ребёнок! Ну, пожалуйста!
Дикий хохот прокатился по лесу. Гектор выпустил резные чугунные лепестки решётки и обернулся. Лес наполнился парными жёлтыми огнями - и они приближались. Всё было бесполезно.
Гектор вздохнул, и измученное прекрасное лицо государыни Амалии встало перед его внутренним взором. Прости меня, моя королева, подумал он и осторожно положил государя на порог часовни. Свернул плащ, чтобы младенцу было помягче. Прости меня, подумал он и обнажил меч. Я - простой солдат. Всё, что я могу сделать для государя - это умереть за него.
Далёкие часы пробили первый раз.
Дорожная тень оторвалась от дорожной пыли - мерзкая тварь из мрака и комков земли, с яростным адским пламенем в мёртвых глазах и разверстой пасти - и прыгнула на Гектора, как рысь. Конь Гектора дико заржал и унёсся в глухую тьму. Гектор встретил тварь мечом - и катышки глины разлетелись в стороны.
Вы уязвимы, подумал Гектор, ощутив злобную радость боя. Вы уязвимы, нежить.
Его меч рассёк пополам чудовищного нетопыря с оскаленным человечьим черепом вместо головы и адским огнём в глазницах - клочья чёрной ткани упали на землю. Гектор рубанул по тощим хребтам адских псов - одного, другого - но тут лавина мрака, ощерясь огненными пастями, хлынула на него, сбив с ног, погребая под собой, терзая в клочья.
Не велика и преграда для адских сил - простой солдат. Но за его спиной, на пороге часовни, вдруг вспыхнуло крохотное солнце, сразу рассеяв тени. И крохотное тельце государя растворилось в этом очищающем свете, исчезнув из мира.
***
Бриан досадовал, что не приказал вычистить подвал. Сюда уже лет пятнадцать никто не спускался; пыли накопилось на три пальца, разило кошачьей мочой, крысами, гнилью, плесенью... факел в сырой темноте еле коптил.
- Надо бы больше света, ваше высочество, - сказал урод, стоящий на карачках посреди тускло освещённого факелом пространства. - Темно очень.
- А что, разве темнота - не подмога в твоём ремесле? - спросил Бриан, скрывая гадливость усмешкой. "Ваше высочество"! Ишь ты, мразь...
Урод поднял голову. Бриану померещились красные отблески в близко посаженных тёмных глазах. Чёрный и мохнатый нарост, похожий на паука, закрывал половину правой щеки урода; длинная чёлка, которой тот пытался прикрыть поганое клеймо, сейчас была зачёсана назад и привязана шнурком. Безобразие выставили напоказ. Бриана передёргивало всякий раз, как он смотрел на урода.
- Магия начертаний - тонкая работа, ваше высочество, - сказал, между тем, некромант. - Опасно соединить линии не до конца. Вырвется гад-то - а принц для него вкуснее такого ничтожества, как я.
Что-то такое было в голосе урода... глумливый смешок, тень презрения. От этого тона жар стыда и ярости окатывал Бриана волной. Стыдно нуждаться в услугах грязной твари, не просто плебея, а - изгоя, отребья, ниже чего уже и опуститься нельзя. И эта ничтожная тварь ещё смеет презирать и глумиться...
И принцу-регенту придётся терпеть. Молчать и терпеть, пока всё не будет закончено.
Бриан взглянул на Оливию, спящую на двух составленных креслах. В слабом факельном свете её лицо казалось восковым.
- Эй, - окликнул Бриан урода, который рассматривал линии на полу, чуть ли не дотрагиваясь до них длинным горбатым носом. - Твоё зелье не повредит моим жене и ребёнку? Это точно?
Урод снова оглянулся.
- Вы бы не мешали мне, ваше высочество, - сказал он с той же глумливой ноткой. - О вашей безопасности пекусь. А вашей супруге после обряда ничего не будет грозить до самых, простите, родов. А младенцу - и подавно, - и не сдержал смешок. - О нём посильнее меня позаботятся.
- Зачем вообще было её усыплять? - спросил Бриан, сдерживая вскипающую злость.
- А чтоб осталась в своём уме, - ответил урод и ухмыльнулся.
Бриан отчётливо представил, как бьёт по этой кривляющейся роже мечом. Наотмашь. Чтобы мозги разлетелись, с кровью.
