Эрик Ластбадер - Дай-сан
Наверху качнулись ванты. Застонали паруса, поймавшие попутный ветер. Поигрывая мышцами, матросы потянули концы, чтобы закрепить поднятые паруса. Кто-то вскрикнул, и словно откуда-то издалека донесся угрюмый голос первого помощника. Ронин невольно вздрогнул от этого голоса. Впечатление было такое, словно ему на открытую рану плеснули горячим варом. Он начал смутно припоминать…
Этот Черный Олень… Почему он так тебя беспокоит?
— Я… я не знаю. Когда я смотрел на него, у меня было чувство…
Она терпеливо ждала окончания фразы.
— Что я тону.
А он? Как ты думаешь, что он чувствовал?
Ронин с любопытством взглянул на Моэру:
— Странные ты задаешь вопросы. Откуда мне знать, что он чувствовал?
Она пожала плечами.
Я подумала, может, ты знаешь.
Он покачал головой.
Что ты увидел в его глазах, Ронин?
Перед мысленным взором Ронина встал Черный Олень, необычное существо, сочетающее в себе черты человека и зверя. Он видел морду с лоснящейся шерстью, широкие зубы, неострые, но все равно устрашающие, раздувающиеся ноздри, овальные человеческие глаза… Внезапно Ронин ощутил холод в груди, услышал, как наяву, холодный стук гадальных костей Боннедюка Последнего, разбросанных по узорчатому ковру в верхней комнате дома в Городе Десяти Тысяч Дорог. Ты не боишься смерти, сказал тогда карлик, и это хорошо. И все-таки ты боишься…
— Остановись! — закричал Ронин.
Что это? Моэру схватила его за руку. Ее гибкие длинные пальцы были на удивление сильными.
Он провел ладонью по глазам.
— Ничего. Просто призрак из сна.
Ты его знаешь, Ронин.
Непрошеный страх нарастал у него в душе.
— Не говори ерунды.
Небо, потемневшее от кружащих в вышине стервятников; жесткий шорох их крыльев.
Я вижу это в твоих глазах.
Вопреки здравому смыслу он набросился на нее, хотя она была не виновата ни в чем. Если кто-то и был виноват, то только он. Просто он боялся это признать. Вонь противнее, чем гниение.
— Холод тебя побери, сука! Заткнись! Ты…
— Капитан!
Ронин повернулся и увидел Мойши, взбегающего по трапу.
— Что такое?
Моэру отстранилась, высвободившись из объятий Ронина. Глаза у нее были как камень — бесцветные и непроницаемые.
— Впередсмотрящие докладывают: паруса по левому борту, — сообщил Мойши. — Вон там, — показал он. — Как раз показались на горизонте.
— Какого типа суда? — спросил Ронин, всматриваясь в даль.
— Они еще далеко, капитан. — Карие глаза штурмана подернулись холодком. — Пока могу только сказать, что вряд ли это купцы.
— Понятно. Надо сворачивать с курса.
Мойши согласно кивнул.
— Но учтите, — продолжал Ронин. — Я не намерен терять драгоценное время. Нам необходимо как можно быстрее добраться до Ама-но-мори.
— Есть, капитан, — отозвался Мойши и тут же отдал приказ боцману на миделе. Тот передал команду первому помощнику.
Шхуна медленно накренилась, начиная поворот направо по широкой дуге. В лица им полетела водяная пыль — густая, прохладная, пропитанная запахом жизни.
Они начали уходить от настигающих их кораблей.
Волны вздымались все выше. Сейчас матросы не сходили с вантов — надо было использовать изменяющийся ветер. Океан сделался темно-зеленым, а потом, когда небо за западе затянули неровные грозовые тучи, он приобрел серый оттенок, тяжелый и мутный.
— Они нас догоняют, — заметил Мойши, стоя на полуюте рядом с Ронином и рулевым. — Паруса четырехугольные. Такая форма мне незнакома.
— Они нас видели? — спросил Ронин.
— Видели?! — переспросил штурман. — Да они, как мне кажется, нас и ищут.
— Как это может быть?
— Капитан, мое ремесло заключается в том, чтобы в целости и сохранности доводить корабли до безопасных портов, — пожал плечами штурман.
Вдалеке начался дождь. Зрелище было довольно странным: темный косой ливень ударил по поверхности моря с такой яростной силой, что казалось, это морская вода хлынула вверх.
— Лево руля! — рявкнул Мойши, и «Киоку» развернулась в восточном направлении.
Черный дождь и необычные паруса неслись следом.
Моэру отошла от перил и встала рядом с Ронином.
Кто знает о том, что ты вышел в море?
Ронин посмотрел на ванты, натягивавшие канаты. Он и сам уже думал об этом. Но пока ничего интересного не надумал.
— Насколько я знаю, только Боннедюк Последний.
Мойши, полностью сосредоточенный на рулевом и парусах, не обратил внимания на тот странный факт, что Ронин вроде бы разговаривает сам с собой. Моэру он слышать не мог.
Значит, не он один. Тот, другой, тоже знал.
Наверное, Ронин чего-то не уловил.. Он так и не понял ее замечания.
Мойши отошел от рулевого и приблизился к поручню по левому борту кормы.
— Сдается мне, капитан, что это ненастоящие корабли, — заявил он.
Ронин с Моэру подошли и встали рядом со штурманом.
— Что вы имеете в виду? — спросил Ронин.
На лице Мойши пролегли тяжелые складки.
— Да корабли, капитан. Сами посмотрите.
Все трое пристально глядели на запад. Дождь почти перестал, но пурпурный небосклон оставался темным. Там, где прошел ливень, море было серовато-белым, как крылья чайки, но с мутным багровым оттенком.
Моэру вцепилась в руку Мойши.
— Да.
Три темных сумрачных корабля с высокими носами стремительно мчались в их сторону. Они были еще далеко, но кое-какие важные детали уже можно было различить. Например, черные паруса, сшитые явно не из обычного полотна, поскольку оно отсвечивало даже в тусклом мерцании зловещих сумерек. В центре каждого паруса красовалось изображение — птица, закованная в броню, с клювом, раскрытым в усмешке. Эти странные эмблемы сверкали и трепетали, словно корчась в огне.
— Вы вниз посмотрите, — сказал Мойши.
Только теперь Ронин увидел, что днища у этих кораблей совершенно сухие, что они мчатся по морю, как бы летя над волнами. Однако при этом вода, как и положено, расходилась перед ними, а в кильватере оставалась белая пена.
— У вас, капитан, есть враги среди магов, — ровным голосом заметил Мойши. — Команде это не очень понравится.
— А это и необязательно, — отозвался Ронин. — Они должны просто сражаться, а нравится им или нет… это уже не моя проблема.
Он повернулся к штурману.
— А вы, Мойши? На чьей вы стороне?
— Как я уже говорил, капитан, я повидал немало диковинного. Пожалуй, не меньше вашего. Меня ничто уже не напугает. Ни на суше, ни на море.
Штурман хлопнул ладонью по поручню.
— У меня под ногами добрая посудина, пусть даже она не идет ни в какое сравнение с этими колдовскими кораблями. — Он пожал плечами. — Мне всю жизнь приходилось сражаться.
