Виктория Абзалова - Тропы в тумане
Все взвесив и обдумав, Моргиан согласилась с Артуром, без всяких споров, которых тот в тайне опасался. Она приобретала твердый статус для себя и сына, а роман с Акколоном все равно не мог продолжаться вечно: ему, как наследнику, нужна была жена, которая сможет без риска родить сыновей, а в ее возрасте это было уже не так безопасно. Сам Артур служил в таком щепетильном вопросе наглядным примером.
На свадьбу, которую должны были сыграть в августе, она согласилась, тем проще, что Акколона в это время рядом не было. Каким же огромным потрясением для Моргиан стал разговор с Мордретом, похоже уверившимся еще и в распущенности и расчетливости матери!
В ответ на новость, что Уриенс согласен дать ему свое имя, зеленые глаза юноши сверкнули отнюдь не радостью. Он вызывающе вскинул голову и резко ответил:
— Я не нуждаюсь в покровителях! Моя кровь и так достаточно благородна!
Не частые, но вполне естественные знаки внимания со стороны короля, пришлись бальзамом на сердце Мордрета. Он чувствовал себя так, как будто ему благородно прощали какую-то неведомую, но тяжкую вину. Это было унизительно, но отказаться от единственной привязанности он был не в силах, и потому Артур оставался единственным, на кого юноша смотрел не просто с почтением и любовью, — но с истовым, слепым, безграничным обожанием и преклонением. Он выбивался из сил, что бы заслужить внимание и похвалу короля, наедине с собой смакуя эту ласку.
Распоряжение о том, что он должен отбыть в Уэльс вместе с Моргиан, он принял как изгнание, незаслуженно жестокую кару, — но чувств своих не выдал. И уж тем более не пришло ему в голову просить о его отмене, привыкнув к тому, что его чаяниями интересуются меньше всего!
До этой поры он не показывал, что знает о своем происхождении, но боль оттого, что его отцу и кумиру он неприятен, была все же слишком сильна! Находясь в расстроенных чувствах, он сорвался. Увидев же страх в глазах матери, Мордрет и сам испугался своих слов, но было уже поздно.
— Откуда ты знаешь? — раздавленная пониманием Моргиан была вынуждена сесть.
— Не все ли равно? — отозвался Мордрет, уже так же сдержанно, как и всегда, снова опуская взгляд.
— Ты не должен никого винить… — только и могла пролепетать Моргиан, ломая пальцы, — Это случайность, о которой знают только четверо…
Она была просто не в силах подобрать слова, что бы объяснить, — объяснить, что они с Артуром сошлись, не узнав друг друга, ведь росли они порознь, что никогда его рождение не воспринималось ею как позор…
«Он — случайность… А не порок… Ну что, теперь тебе легче?!» — Мордрет усмехнулся жестко и зло…
И все слова, которые рвались из Моргиан, — примерзли к ее губам.
— Понимаю, он не может признать меня сыном открыто… — в юноше говорила безграничная обида не только на мать, но и на короля, решившего избавить себя от его необременительного присутствия.
— Король не знает о тебе! — выкрикнула Моргиан, не вовремя вспомнив о пророчестве и до нельзя перепуганная бешенной гневной горечью, которую Мордрет тщетно старался не выдать. В этот момент она сама поверила в истинность видения Мерлина, и была готова на все, только бы не допустить его осуществления.
Немного растерявшись, Мордрет посмотрел на мать удивленно и непонимающе.
— Почему? Это ведь все меняет…
По-прежнему не ощущая ничего кроме страха Моргиан, глядела на него в полном ужасе: неужели Вивиан все же права?! Неужели он станет убийцей, и этого убийцу породила она?!
Вполне овладев собой, Мордрет только досадливо дернул ртом, привычно проглотив обиду — чары, пророчества…
— Артур берет уже вторую жену, а наследников у него нет, — объяснил он, — Мысль о бесплодии должна сводить его с ума, но он слишком честен, что бы нарушить клятвы и проверить свои подозрения на стороне. Мое существование, существование взрослого сына, могло бы дать ему уверенность. Могло бы изменить положение очень многих…
К его удовольствию и облегчению взгляд матери изменился. Он знал, что она думает о нем скверно, и уже привык к этому. Почти…
Моргиан тоже справилась с потрясением, перейдя на привычный для них тон.
— Официальный развод с королевой не возможен без широкой огласки. Не просто внебрачной связи — инцеста…
Мордрет задумался.
— Кто еще знает, кроме Вивиан?
— Моргиас.
— Матерь Керидвенн! Странно, что она еще молчит!
— Ей не выгодно. Она ведь тоже сестра короля. А ее дети рождены в законном браке.
— Зато ей крайне выгодна смерть Артура от моей руки! — мрачно усмехнулся Мордрет, и Моргиан вовсе лишилась слов, хватая ртом воздух.
Это было уже слишком! За что его судят такой мерой?! Мордрет отвернулся, быстро сказав:
— Мне не нужна корона! Полосы в гербе она все равно не скроет…
«Как и не вернет того, чего у него никогда не было…» Он вышел, не спрашивая разрешения уйти, — ведь есть же предел тому, что можно вынести!
А Моргиан осталась сидеть, в смятении раздумывая, как быстро и как рано ее сын стал взрослым… И как же мало она знает его!
Потрясенная до глубины души не только тем, что Мордрету известно о его происхождении и пророчестве, но и неистовой страстностью его натуры, которую он так долго и старательно скрывал, Моргиан была не способна думать ни о чем ином. Ей казалось, что она увидела совсем иное его лицо: Мордрет отнюдь не был холоден, в его душе кипело пламя… И не могла понять за чем же ему скрывать его? Почему никогда он не был откровенен? Почему же он не пришел разрешить свои сомнения к ней, хотя бы просто не выплеснул свое негодование, как сделал бы любой… Впервые приоткрывшись на недолгий миг, Мордрет дал различить ей страсть и силу, гнев… И Моргиан не помнила себя от страха, боясь не только за него, но уже и самого Мордрета, — ибо что может быть опаснее, чем соединение знания, обиды и мрачной воли?!
Растерянная, удрученная, она не замечала ничего вокруг, нетерпеливо дожидаясь того момента, когда Уриенс и его новая королева должны будут отбыть в Уэльс, и между Мордретом и Артуром пролягут пыльные мили. Она даже не сразу поняла, что произошло, с трудом пытаясь вникнуть в наступившую вдруг неразбериху, оборвавшуюся звоном клинков.
…Что бы спустя целую вечность полнейшего оцепенения, приникнуть к окровавленному телу, целуя стынущие губы…
Новая королева Уэльса, фея Моргана, в беспамятстве все поправляла разметавшиеся по плитам кудри, и крик ее недвусмысленно заявлял о причине столь глубокого горя:
— Акколон! Акколон… мой ласковый, веселый, нежный Акколон!
Это было так вызывающе откровенно, что на мгновенье все застыли в стыдливом потрясении. Разумеется, их отношения, как и многие другие ни для кого не были секретом. Но так уж принято, что на подобные приключения следует закрывать глаза, делая вид, что все ограничивается лишь пением баллад и совместными танцами.
