Райдо Витич - Гарон
`Ты же смелая'! — напомнила себе Яна, и удивилась: я? А-а, да, да, кажется, да… И наткнулась на что-то задом:
— А-а-а!! — закричала, подпрыгнув с места, откатилась и замерла: троица гаронов из квартиры. Они — точно, но изменились радикально: глаза — сплошной черный зрачок, взгляд — бездушный, пристальный, лица, словно дымкой подернуты и кривятся, меняются в чертах, превращаясь из человеческих в нечто неживое, страшное — дьявольское.
Яна бы заскулила, закричала, побежала куда угодно, да пошевелиться не могла — парализовало от ужаса.
Откуда-то сбоку появился еще один монстр: огромный не меньше двух метров ростом, глаза не то, что в душу смотрят — выворачивают ее, жгут, дотла испепеляя зачатки мыслей в голове, а лицо безбровое, безносое — красное, бугристое, с массой выступов-наростов. Одного вида хватит, чтоб на всю жизнь заикой остаться, так это чудовище еще к своей туше Альку прижимало. Та куклой висела на руках и тоненько скулила, увидела Яну и закричала, протянула к ней руки:
— Яночка!! Яна!! Помоги!
Девушка рванула на зов не думая, но ноги не слушаются, заплетаются.
Черные фигуры перехватили ее и потащили к столу, а Альку монстр на черного коня впереди себя посадил, и взмыл в небо, только крик девушки как эхо покатился, да видно было бледное удаляющееся пятно протянутой за помощью к сестре ладошки:
— Яночка, помоги!!
— Аля!! Алька!! — брызнули слезы из глаз сестры, взгляд следил, как удаляется всадник с девушкой в темноту ночного неба, как мерцает развевающийся как крылья огромной птицы плащ. А руки Яны тем временем отбивались, пытались вырваться из лап гаронов — то ли чертей, то ли двойников сатаны. Но тщетна попытка освободиться, и пусто желание догнать, забрать, спасти глупую, непослушную девочку, и собственный крик, хрип, что попытка немого объяснится с глухим. Страх вьется в воздухе, бьет в виски, холодит грудь.
Альки уже нет, скрылась, исчезла — украдена, чтоб стать забавой сатаны.
Ад! Мы попали в ад!! — морозом по коже прошло озарение, забило дрожью тело.
Яну прикрутили к гладкому камню, распяли — ноги вместе, руки в стороны — и хоть кричи, хоть молчи — ужас от края и до края сознания, мрак перед глазами разбавленный глумливыми рожами упырей. Глаза — сплошные зрачки, лица — маски без ушей, носов, бровей, кожа изрыта гнойными ранками, оспинами, жуткими шрамами, уродливыми наростами. На кого не посмотри — горло от ужаса перехватывает. Разве есть такие, разве бывают? Бред, блеф! Неправда, не может быть правдой!
— Я сплю, — просипела девушка.
— Спишь. Вы засыпаете при рождении, — исказилась в усмешке маска одного гарона. Он присел рядом со своей жертвой, провел от горла девушки до лобка уродливыми желтоватыми ногтями на страшных, с синими трупными пятнами пальцах, больше похожих на обтянутые разлагающейся кожей кости. Яну затошнило, сперло дыхание и сознание помутилось. Блеснуло треугольное лезвие в руке палача и стало ясно — пора: в обморок, в сон, куда угодно, лишь бы сейчас же прочь — не видеть, не слышать, не чувствовать, не знать.
— Мама! — холодное как лед лезвие коснулось ямочки на шее и окрасило кровью тело, вскрывая кожу ровной линией пареза от горла до живота. `Конец', - поняла Яна, и мелькнуло сожаление, что так рано приходится уходить, так глупо, никчемно — затравленной мышкой, способной лишь пищать да радоваться последним крошкам уходящих мгновений.
И Алю она не спасла и сама сгинула.
А что в жизни видела? Во что верила? Зачем жила? Чем?…
Мама? О ней не думалось иначе, чем с обидой. Даже сейчас она не знала, что ее дочь убивают, вторую похитили, отвезли в гарем к Сатане, и не екнет сердце Аллы Геннадьевны, и не подавится она асти в элитном кабаке, а придя домой даже не обратит внимания — дома ее дети или нет…
Холодное лезвие танцевало по телу девушки, словно перо графика, рисуя этюд на коже и мышцах. Раны, мелкие штрихи ранок и тени, пятна кровавого пейзажа сюрреалиста — картина смерти на живом теле. Яна уже не всхлипывала, не вздрагивала от прикосновений стали, от боли она поплыла в тумане то ли обморока, то ли агонии. И увидела светлое облако, что разорвало темноту неба, стремительно приблизилось и превратилось в белых ирреально красивых лошадей с золотистыми гривами, а их седоки, что ангелы со свечением вместо крыльев ринулись с неба на землю, на стаю гаронов. Последнее, что она запомнила — борьбу тьмы и света — золото волос, серебро длинного клинка и черный зрачок своего палача. Она утонула в нем, потеряв связь с миром, с собой…
Много циклов запретные стерки приграничья не соприкасались с гаронами. Весть об их появлении в Ведимор принес Орсо — тинак Ювистеля. Он задумчиво погладил грудку верного помощника и посмотрел ему в глаза:
`Что ты думаешь?
`Тоже, что и ты: пришла пора'.
`Небо над Хаосом черно второй цикл, и как раз сегодня наступает третий… Да, я ждал'.
Тинак пересел на плечо друга и повелителя и растопырил серебристые крылья, открыл рот, гортанно засвистев в темноту окна. Свист хрустальным звоном разнесся по городу, оповещая братьев. Пара секунд и на главной площади стало светло от множества собравшихся вместе эльфов. Кто-то слетал еще со своего этажа, кто-то уже взбирался на соулоров.
Ювистель шагнул в оконный проем и медленно опустился на площадь, чтоб проводить воинство братства. Его зоркий глаз заметил, как замешкался Авилорн, забыв шейный анжилон дома. Взгляд его устремился в сторону своих покоев и встретился с пристальным взором тинака. Юноша вскочил на соулора, больше не помышляя вернуться за оберегом.
Орсо и Ювистель переглянулись, вернулись в башню. С высоты облаков было проще наблюдать за движением светлой дымки плывущей в сторону пятого стерка.
Пятого. Во имя хаоса? Что на этот раз родится на свет?
Тинак смешно зевнул, выказав свое отношение к происходящему и покинув хозяина, устроился на ночлег на спинке его резного хрустального стула, как раз на головах мужчины и женщины, держащих шар.
Ювистель прикрыл ресницами понимание в глазах: `что ж, действительно пора. Ты как всегда прав, друг мой'.
Орсо насмешливо клацнул клювом и прикрыл голову крылом.
Давно эльфы не видели гаронов, тем более не сталкивались с ними у стерков, еще дольше — не вступали с ними в бой. И уж тем более никому из вступивших в схватку со служителями хаоса не доводилось видеть результат их ритуалов. Жертва гаронов оказалась женщиной — красной от ран и крови от шеи до стоп. И митон уже был занесен над переносицей несчастной.
Авилорн без раздумий бросился на гарона, а тот словно ждал его. Какое-то мгновение, неуловимое движение и юноша опоздал на долю секунды, не правильно расценив намерения гарона. Авилорн прикрыл своим тонким клинком голову девушки от удара, но сам оказался беззащитен. Митон прошел по его груди, вскрыл кожу на предплечье. Схватка началась.
