Ольга Онойко - Исполнитель.
Партия заканчивалась, осталась только пара фраз в коде. Аркаша незаметно выдохнул: прошло.
Ланка допела последнюю ноту – опять вокализ, трепещущий, как лист на ветру.
Стало тихо.
В гулкой неуютной тишине неуместно, как всегда, захлопал менеджер. Аркаша посмотрел на Полину Кимовну. Все на нее посмотрели.
Замдиректора задумчиво улыбалась. Борис перестал хлопать.
- Скажите, - спросила Полина, - а вы... могли бы показать со сцены трансформацию ваших инструментов?
Не успела она договорить, как Аркаша почувствовал что-то смутно неприятное – будто сквозняк подул из-за кулис. Но сквозняков здесь не было; холодная темнота плыла то ли от Полины, то ли из-под крыши зала. Тиррей словно стала тяжелее в руках Аркаши. Он не сразу понял, что чувства эти принадлежат не ему, а гитаре – они почти слились в единое целое, пока играли.
Запоздало Киляев огляделся.
Волчара заметно помрачнел. Борис усердно делал выразительные глаза, словно пытался внушить «Белосини» нужный ответ. Витя вздохнул, положив палочки.
- Извините, - отрезал Серега-Сирена, - нет.
- Почему? – голос Полины стал мягким, как вата.
- Это цирк, - хмуро сказал клавишник. – Живые инструменты в перформансах не участвуют.
- Очень жаль.
Это были единственные слова, которые замдиректора произнесла без улыбки. Потом она снова заулыбалась, покивала Борису, сказала, что все могут быть свободны, она сообщит о своем решении позже. Неприятное чувство не покидало Аркашу, и теперь это было его собственное чувство.
В «Сказку сказок» их не приняли.
Никто особенно не расстроился – если бы их всерьез волновали такие неудачи, «Белосинь» давно бы распалась. Катастрофы не случилось. Борис еще раз пошел в «Дилайт», совершил чудо менеджмента и вернулся с возобновленным приглашением. Уровень у «Дилайта» был другой, там вполне хватало того шоу, которое «Белосинь» могла устроить. Борис сказал, что на самом деле директор «Дилайта» и не собирался с ними рвать, просто хотел попугать немного дисциплины ради, и он, Борис, его очень хорошо понимает. Борис вообще в этом деле хорошо понимал.
Отличный он был менеджер, Борис, зря Волчара над ним смеялся.
Неделю спустя в гостях у Ланки они смотрели новые песни. Песни писала Ланка и иногда Волчара, но аранжировать ни у той, ни у другого не получалось совершенно, аранжировки делали Витя с Серегой. Аркаша сочинять не умел и иногда, в глубине души, расстраивался из-за этого. Конечно, у него была Тиррей. Но как подумаешь, что больше-то за душой ничего... «Каждому свое, - думал Киляев, утешая себя. – У всех что-то свое есть».
Витя с Борисом вышли покурить к лифту. Вернулся Витя один. Менеджеру позвонили на мобильник какие-то деловые партнеры, и он убежал.
- ...со страшным криком, - образно закончил ударник. Все засмеялись.
- Вить, – спросила Ланка, - а он не говорил больше про «Сказку»? Там совсем глухо?
- Говорил, - ответил ударник и посмотрел в окно. По-всегдашнему спокойное лицо его стало совсем невыразительным. - Полина, говорит, ответила: «Хорошие, - говорит, - ребята. Но как их позиционировать? Либо живые инструменты, либо крепкий средний уровень. То и другое одновременно наша публика не поймет».
Повисло молчание. Серега сплел пальцы в замок и угрюмо скосил рот на сторону. Аркаша не знал, что и подумать. Все уставились в пол.
- Во как... – глухо сказал Волчара.
С тем они и разошлись – молча, разве только попрощавшись вполголоса.
Само собой, замдиректора «Сказки» была женщиной капризной и привередливой, выдавала собственное мнение за мнение публики. Но привычные эти утешения не помогали. Кое-чего Киляев просто не понимал.
Они же летали.
«Солнце меня согреет, - пела Ланка, - орлица-золото рядом, и весь небосвод – мне крылья»... «На разогрев могла бы взять, - думал Каша, настраивая Тиррей по бабкиному фортепьяно. – Мы же хорошо отыграли. Тиррей так хорошо играла. Она молодец. Почему?»
Дерево в его руках шевельнулось.
Пара секунд – и вместо колков гитары Каша прикасался к ее твердому ушку. Тиррей сидела у него на коленях, привычно, будто в кресле. Сопела носом. Лак ее пах сегодня сильнее, чем обычно. Киляев принюхался и подумал, что эдак дендрофилом станет – древесный запах Тиррей его уже заводит. Вот опять на уме не дело... Он улыбнулся.
- Сказка, - уныло сказала Тирям-Тирям и насупилась. – Сказок.
- Не расстраивайся, - ободрил ее Каша и обнял за тонкую талию. – Будем в «Дилайте» играть снова.
- Сказка, - повторила Тиррей и вдруг больно, сильно пихнула его в живот. – Ска! зок! – крикнула она. – Каша! Ты ничего! Я! А ты чего?
Аркаша только глазами захлопал. Гитара соскочила с его колен, пнула его по ноге и замотала лохматой головой:
- Ты! – завизжала она, подпрыгивая на месте, и это бы выглядело смешно, не будь она настолько зла. – Почему ты совсем ничего?.. а я!
- Тирь! – Каша вскочил, схватил ее за руки, Тиррей вырвалась и со всей силы ударила его в живот, так, что у него в глазах потемнело. – Дура! – простонал он.
- Я тебя! Я пела, играла! Я – вся!.. – гитара завыла и села на пол. Подол сарафана задрался до пупа. – Ты-ы-ы-ы...
- Ты чего? – опасливо спросил Каша. Он даже обидеться забыл.
- У-у-у-у... Ка-аша... мя-амля... – Тиррей оскалилась, вцепившись пальцами в волосы и ритмично раскачиваясь, - у-у...
- Тирь!.. – вскрикнул Киляев, перепугавшись уже не на шутку.
И – только струны зазвенели нестройно и глухо: Тиррей, мгновенно обернувшись вещью, упала на пол.
Гремел телефонный звонок.
Сердце у Аркаши колотилось под горлом. Даже колени тряслись. Он едва не споткнулся о Тиррей, пробираясь мимо нее к телефону. Звонила наверняка мама, поэтому нужно было собраться с духом и успокоиться, прежде чем поднимать трубку, а то потом ведь не придумаешь, чем отговориться... «Почему, - спросит, - у тебя голос такой?» - и что ответить? Меня побила моя гитара?
«Прекращай ты это дело, Каша, - скажет мама с сочувствием. – Ведь сам же мучаешься. Найди нормальную работу, девочку найди, я ведь внуков хочу увидеть».
- Алло, - покорно сказал Аркаша в трубку.
- Здравствуйте, Аркадий Витальевич, - ответила трубка мягким мужским голосом. Киляев испытал неуместное облегчение от того, что звонит все-таки не мама. – Меня зовут Андрей Андреевич, вы меня не знаете. Я был на прослушивании в «Сказке сказок». У меня к вам предложение.
«Менеджер, - подумал Киляев. – Или администратор».
- А вам Борису надо позвонить, - сказал он, - знаете, Оленеву. Мы с ним работаем.
- Нет, - так же мягко ответил Андрей Андреевич. Он говорил неторопливо, что называется - «с чувством, с толком, с расстановкой». Слушать его было даже приятно. – У меня предложение лично к вам. Но это не телефонный разговор. Вы смогли бы приехать сегодня?
