Дуглас Брайан - Забытые богини
У Альфии затрясся подбородок.
– По какому праву ты оскорбляешь меня, варвар? – прошипела она.
– По праву мужчины, который волен желать или не желать женщину, – он пожал плечами. – Твое угощение было вкусным, но продолжение мне не понравилось. Позволь, я не стану больше злоупотреблять твоим гостеприимством.
Она вцепилась ему в рукав.
– Ты полагаешь, будто можешь уйти от меня просто так?
– Полагаю, – сказал Конан. – Потому что ты некрасива, не привлекательна и злобна. Будь ты хотя бы доброй, я бы остался с тобой и постарался помочь тебе в этом деле. – Он улыбнулся. – Поверь, я знаю, как важны для женщин подобные вещи. Ребенок – это меч, которым мать вольна сразить любого врага. Я сам когда-то был таким ребенком… Ребенком, который вырос и отомстил нашим врагам.
Слушая Конана, Альфия кусала губы. Струйка крови потекла по ее плоскому подбородку. Конан коснулся ее щеки.
– И если ты не научишься быть ласковой с теми мужчинами, которых желаешь залучить в свою постель, то готовься к разочарованиям: ни один из них не заставит себя одарить тебя ребенком – ни за какие сокровища мира.
– Мой господин нашел меня достаточно прилекательной, – сказала Альфия глухо.
– Вероятно, твой господин подслеповат, – заметил Конан. – Позволь мне уйти. Я не возьму с тебя ни гроша, хотя по справедливости следовало бы заплатить мне за беспокойство.
– Неужели ты считаешь, что я разрешу тебе уйти теперь, когда ты узнал мою тайну да еще и оскорбил меня вдобавок?
– Какую тайну? – Конан пожал плечами. – Полагаю, тайна твоего уродства известна в вашем городке решительно всем. Тайна твоего бесплодия, вероятно, тоже не является такой уж тайной.
– До сих пор никто еще не знал о моих… встречах со светлоглазыми мужчинами, – вымолвила Альфия. – И не надейся на то, что станешь исключением.
– Так ты убивала всех своих любовников? – Конан уставился на женщину с любопытством, как если бы она была не человеком, а каким-то диковинным зверьком. – Ничего удивительного в том, что у тебя такое отвратительное лицо, Альфия. Холодное убийство никого не украшает. Я еще понимаю – убить кого-нибудь в драке или во время сражения… – Он улыбнулся чуть мечтательно. – Но лежать в постели с мужчиной и знать, что наутро придут какие-то громилы и проломят ему голову… Обнимать его за шею, зная, что через несколько часов эта шея будет сломана или перетянута шпуром… Целовать губы и не забывать о том, что скоро они почернеют от яда… Дорогая Альфия, ты меня изумляешь! Ты – законченная гадина, и я рад, что имею драгоценную возможность сказать тебе об этом в лицо.
– Стража! – завизжала женщина. – Воры! Грабитель! Взять его!
Она кричала отчаянно и так громко, что у Конана звенело в ушах, а между тем лицо Альфии оставалось неподвижным и хмурым, и глаза смотрели все так же неподвижно и все с той же сосредоточенной ненавистью.
Конан бросился к выходу, но единственная низенькая дверца уже отворилась, и в комнату вбежало несколько человек с обнаженными мечами. Конан отскочил от них, увернулся от двух-трех ударов и метнулся к садику, рассчитывая отыскать путь к стене: взобраться на стену и перепрыгнуть через нее на улицу было для киммерийца очень простым делом. Но и там путь ему преградили вооруженные люди.
После нескольких минут беспорядочной погони Конан получил сильный удар по голове и на время потерял сознание. Он очнулся, впрочем, довольно скоро – и лишь для того, чтобы удостовериться: руки и ноги его накрепко связаны и сам он прикручен к одной из колонн, что украшали внутреннюю галерею вокруг садика.
Инстинктивно он поискал глазами Альфию, полагая, что увидит злобное торжество на ее уродливом лице. Однако – о чудо! – картина, представшая взору киммерийца, была совершенно иной.
Рослый человек в длинных белых одеждах с единственным украшением – широкой золотой цепью на груди, – высился посреди сада. Справа и слева от него стояли стражники с мечами и копьями. Человек этот был немолод. Морщины прорезали его темное лицо, обрамленное белоснежной бородой. И тем удивительнее сверкали на этом старом смуглом лице очень, светлые голубые глаза.
Альфия лежала у его ног, громко всхлипывая. Правитель смотрел на нее с грустной усмешкой. Затем он заговорил.
– Ты принимала втайне от меня любовников в этом доме. Глупая женщина, до чего довело тебя твое сладострастие? Ты сделала меня посмешищем.
– Господин, – всхлипнула Альфия, – меня оклеветали!
Правитель оглянулся, ища глазами кого-то среди своей свиты. Вперед выступил кругленький человечек с пухлыми щеками – евнух. Он испуганно обвел взглядом стражников, а затем подбежал к правителю и пал перед ним на колени.
– Господин! – закричал евнух тонким голосом. – Эта женщина лжет! Она отравила мою сестру, одну из преданных твоих служанок, потому что ты однажды обратил на бедняжку свое сиятельное внимание! Она повсюду разыскивала молодых мужчин и звала их в этот дом, дабы они ублажали ее. Я сам это видел, потому что, – евнух склонил голову к земле и коснулся лбом сапог господина, – потому что она иногда посылала на поиски новых мужчин меня.
Правитель слегка подтолкнул евнуха сапогом.
– Поднимись и говори яснее – мне плохо слышно, что ты там бормочешь, – велел правитель.
Евнух тотчас выпрямился, как будто в нем дернулась пружинка.
– Я исполнял ее поручения и разыскивал для нее любовников на рынке и в караван-сараях, – повторил обвинитель и метнул в сторону Альфии испуганный взгляд. – Спроси ее, куда исчезали те мужчины, что дарили ей преступные ласки!
– Должно быть, она от них избавлялась, – сказал правитель со вздохом. – Что ж, по-своему это было разумно. Но она зашла слишком далеко и будет наказана.
– Господин! – зарыдала Альфия. – Я всегда была предана тебе одному!
Не слушая женщину, правитель обратил взор на Конана.
– Теперь – ты, варвар, – сказал он. – Полагаю, ты был любовником этой женщины?
Лицо Конана передернула гримаса.
– Нет, – ответил он. – И, поверь мне, даже не собирался. Будь я проклят, если прикоснулся к ней хотя бы пальцем.
– Возможно, ты не успел, – сказал правитель.
– Возможно, меня тошнит от одного ее вида, – добавил Конан.
Правитель вспыхнул.
– Как ты смеешь, варвар!…
– Ты сам распустил свою наложницу, – сказал Конан. – Наведи порядок в собственном городе – и предоставь бродягам, вроде меня, судить обо всем со стороны.
– Для бродяги ты слишком волен в речах, – заметил правитель. – Полагаю, обвинения в воровстве будет для тебя довольно. Завтра ты будешь продан на рынке первому, кто предложит за тебя приличную цену, – и я надеюсь больше никогда тебя не встретить. – Правитель махнул рукой стражам: – Уведите его.
