Ли Бреккет - Большой прыжок
— Что касается остальных… — Стенли покачал головой. — Баллантайн был на корабле один. Управление почти полностью автоматизировано, и один человек может справиться с ним. Он был… таким, как вы его видели. Он так и не осознал, что вернулся.
— Черт побери, — тихо сказал Комин. — А что с самим кораблем? И с вахтенным журналом? Журналом Баллантайна? Что там написано о Пауле Роджерсе?
— Все опубликовано, вы можете прочитать это в любой газете.
Стенли внимательно рассматривал его.
— Должно быть, он много значил для вас, раз вы зашли так далеко.
— Однажды он спас мне жизнь, — коротко ответил Комин. — Мы были друзьями.
Стенли пожал плечами.
— Ничем не могу вам помочь. Журнал и все научные данные, которые были собраны во время полета, доходят лишь до того времени, когда они приблизились к планетам звезды Барнарда. Дальше — ничего.
— Совсем ничего? — Кровь Комина возбужденно заструилась по венам. Если это правда, то слова, которые он услышал из уст Баллантайна, очень ценны. Гораздо ценнее, чем жизнь Арчи Комина.
Стенли ответил:
— Да. Ни единого намека, что случилось потом. Страницы журнала просто выдраны.
Глаза Комина, очень холодные и внимательные, изучали мельчайшие подробности выражения лица Стенли.
— Я думаю, вы лжете.
Лицо Стенли стало обиженным.
— Послушайте, Комин, принимая во внимание все происшедшее, мне, кажется, что с вами обошлись вполне прилично. Я бы на вашем месте поскорее улетел отсюда, не пытаясь испытывать ничье терпение.
— Да, — задумчиво сказал Комин, — я тоже так думаю. — Он подошел к коробкам на стуле и начал открывать их. — Хватит ли вашего терпения, если я спрошу о полете Баллантайна? Он первый и единственный, кто совершил межзвездный перелет. Это вы принимаете во внимание?
— Да. Мы сделали даже больше. — Внезапно Стенли стал лицом к нему по другую сторону стула, слова срывались с его губ резко и быстро, каждая черточка лица изменилась. — Вы надоели мне, Комин. Меня тошнит от вас. Я сыт по горло вашими выводами в делах, в которых вы не разбираетесь. Вы только причиняете неудобство всем. Я все объяснил вам как служащий Кохранов, потому что женился на члене этой семьи и считаю, что принадлежу к ней, и я устал от всех слухов, которые ходят о ней в Системе. Мы спасли корабль Баллантайна, когда он мог разбиться о поверхность Плутона. Конечно, у нас были патрули, которые искали его много недель, и мы опередили в этом других. Мы взяли корабль в свое энергополе на Бете Кохранов и разобрали двигатель Баллантайна. Затем мы привели корабль в поместье Кохранов на Луне, где до него не сможет добраться никто. И я скажу вам, почему. Любая попытка совершить Большой Прыжок, поддерживаемая нами или другой корпорацией, требует капитала. Ни один отдельный человек не сможет сделать это. Баллантайн изобрел свой двигатель на средства Кохранов. Он построил корабль, совершил полет. Это было куплено и оплачено. У вас есть еще вопросы?
— Нет, — медленно произнес Комин. — Нет. Я думаю, на сегодня достаточно.
Он стал вытаскивать одежду из коробок. Стенли повернулся и пошел к двери. Глаза его горели. Но не успел он дойти до двери, как Комин произнес:
— И вы тоже думаете, что я лгу.
Стенли пожал плечами.
— Мне кажется, вы бы сказали, если бы было что. И я очень сомневаюсь, что вы сумели привести Баллантайна в сознание, когда это не удалось ни одному врачу.
Он вышел, хлопнув дверью.
И он прав, — мрачно подумал Комин. — Дверь хлопнула прямо мне в лицо. Все Кохраны — превосходные, законопослушные люди. Баллантайн мертв. В вахтенном журнале ничего нет. И куда мне теперь идти?
Вероятно, домой. Домой, на Землю, с призрачным голосом Баллантайна, шепчущим «трансураниды», в ушах, с ужасным криком Баллантайна. Что видели эти пятеро, достигшие звезд? Что может увидеть человек под тем или иным солнцем, чтобы его лицо приняло такое выражение, как у Баллантайна?
Он подумал о нескольких бессвязных словах, о том, что они могли означать. Баллантайн приземлялся где-то на планетах звезды Барнарда. И оставил там Пауля Роджерса, Стрэнга, Киссела и Викри. И что-то, называемое трансуранидами.
Комин содрогнулся. По коже побежали мурашки, во рту появился дьявольский привкус. Он даже пожалел, что нашел Баллантайна и запутался в кромке тени, отбрасываемой чужим солнцем. Если бы только Баллантайн не кричал…
И теперь Кохраны позволяют ему уйти. Они на самом деле не верят, что Баллантайн остался безмолвным. Они не могут рисковать, поверив в это, есть слишком много других, таких же, как они, точащих зубы на звезды, и Комин, если захочет, может стать богатым, он знает о высочайшей цене своей информации. У него в голове вспыхнула горделивая мысль. Это, казалось, имело смысл. Кохраны, с другой стороны, не знают, что знает Комин, и они позволили ему уйти в надежде, что вырвут у него тайну. По этой же причине его избивали, по этой же причине ему подарили так называемую свободу.
Комину пришло в голову, что беда не миновала. Он попал в беду с Кохранами. За ним непременно будут следить. Здесь ведется грязная игра, и он попал в середину чего-то большого и даже не в силах угадать конец. Ведется крупная игра, и он, Арч Комин, имеет на руках одну маленькую дырявую карту…
Но что бы Кохраны с ним не сделали, он будет искать сведения о Пауле Роджерсе.
3
На Земле стоял единый завывающий вопль возбуждения. Комин вернулся в Нью-Йорк четыре дня назад, но его бешенство и не думало успокаиваться. Напротив, оно становилось все хуже.
Никто не спал. Никто, казалось, не работал. Люди жили в барах, на улицах, в видеосалонах, толпились вокруг общественных мест связи и кружились в бесцельных потоках взад-вперед по каньонам улиц. Это напоминало тысячекратно увеличенный Сочельник.
Большой Прыжок был совершен. Человек наконец достиг звезд, и каждый клерк и продавщица, каждая домохозяйка и бизнесмен, каждый булочник чувствовал личную гордость и причастность к Этому достижению. Они чувствовали, что наступает новая эпоха.
Они разговаривали. Они пили, плакали и смеялись, и большинство, размышляя о пустоте галактического пространства и множестве звезд в нем, чувствовало, что перед ними внезапно распахнулись весьма сомнительные двери.
Комин провел большую часть времени с тех пор, как прилетел, на улицах. Как и все, он был слишком возбужден, чтобы оставаться в своей комнате. Но у него была и другая причина. Он позволял толпе вести себя от одного бара к другому, пил везде, но не слишком много — и размышлял.
Требовалось о многом подумать: жизнь и смерть, несколько последних слов Баллантайна и шахматная партия, что он вел, со звездами вместо пешек.
