Елена Карпова - Лисья рукавичка
Хельмут застонал. Не успел вырастить зуб полностью — слишком мало времени прошло. Поторопился, польстился на щедрую оплату…
Тело не слушалось его, но щелкнуть челюстями он все еще был в состоянии. К сожалению, Йорген оказался проворнее.
— Ишь, — хмыкнул вербовщик, отирая пальцы о штаны, — кусаться вздумал, нечисть. Это ведь ты, погань, и в Вальденбурге был, и в Гёттингене тоже ты ошивался! А? Что молчишь, язык проглотил? Я по твоим следам еще от Глейхена иду, охотничек.
Хельмут поднял голову. Здесь были все. Толстый бургомистр с женой и смешливые горожанки. Угодливый трактирщик и пьяненький попрошайка. Ханс и Другой Ханс. Позади толпы он различил рыжий отблеск волос Эльзы… А впереди всех стояла бронзовокожая девушка с золотыми глазами и молча и укоризненно смотрела на Хельмута.
Потом мир милосердно померк.
Время слилось в сплошную ленту. Сменялись дни и ночи, сменялась погода, сменялись зеваки вокруг столба. Кормить Хельмута не считали нужным, но время от времени поили настоем пурпурных цветов, так что соображал он слабо. Сначала пытался отплевываться, а потом стал тихо надеяться на то, что они сделают настойку слишком крепкой, и смерть заберет его так же, как забрала Евгению. Но настойка была слабой — ее хватало лишь на то, чтобы не дать ему перекинуться.
Зря он все-таки рассказывал ту сказку. По крайней мере, Йоргену.
Однажды Хельмут очнулся. Голова была ясной, вокруг стояла теплая июльская ночь, в небесах плыла сиреневая луна, а на ступенях ратуши сидела Евгения. Тень ее струилась по лестнице странным зубчатым силуэтом.
— Прости, — сказал ей Хельмут.
— Тебя повесят через два дня, — ответила Евгения. — А это все, что ты хочешь мне сказать?
— Нет, — Хельмут протянул к ней руку, лязгнула цепь. — Я люблю тебя. Всегда любил. Поэтому и уехал, что не мог видеть этого твоего Альбрехта…
— Ты всегда был слишком горд, — Евгения потянулась, точно огромная кошка. — Что теперь осталось от твоей гордости? Ты охотишься на себя самого. Завидная судьба!
— Кажется, теперь я наконец поймал себя самого, — горько усмехнулся Хельмут.
— Живи, Хельмут, — ответила драконица, — Меня нет больше, и этого не изменят ни годы, ни расстояния. Живи. Перестань справлять по мне ежедневную панихиду.
— Только вот жизни моей осталось всего-то двое суток… Останься, Тельма! Не покидай меня хотя бы сейчас.
Она покачала головой.
— Я уже оставила тебя. Двадцать лет назад. Теперь это лишь воспоминания, не больше. Разве ты забыл, что имя Тельма ты придумал для меня уже после моей смерти?
Хельмут ощутил, как на глаза наворачиваются слезы. Он не плакал слишком давно, с того самого сентября… и не думал даже, что еще способен на это.
Образ Евгении поплыл перед глазами, теряя четкость и растворяясь в сумерках.
Ночной тать, спрятавшийся в переулке в ожидании позднего гуляки, со страхом наблюдал за прикованным к столбу немолодым мужчиной, который тянул руки к ступеням ратуши и о чем-то говорил с темной пустотой дверного проема.
Хельмут разлепил веки. Перед лицом качалось серое полотнище. Голова весила полпуда, и поворачивать ее было тяжело. Поэтому Хельмут просто скосил глаза — но ничего достойного внимания не увидел.
— Другой! — услышал он над собой на удивление знакомый голос. — Стопани-ка! Дядька проспался.
— Тпрру! — раздалось позади, и мир перестал качаться и подпрыгивать.
— Ханс? — спросил Хельмут.
Ему показалось, что спросил громко, но на деле вышел едва слышный шепот.
— Он самый, — радостно сказал невидимый собеседник и наконец появился в поле зрения Хельмута.
— Что… случилось? Куда мы едем?
— Какая разница! — Ханс махнул рукой. — Главное, чтобы подальше от славного Рошлица, подальше от его славного бургомистра и подальше от славного Йоргена, чтоб их обоих черти в аду жарили неустанно… Дай-ка я тебя, мастер Фрай, посажу поудобнее. Ты смотри только, не откинься, такого мы с Другим не переживем.
Он посадил Хельмута, тело которого все еще слабо ему повиновалось. В телегу влез Другой Ханс и уселся рядышком.
— Вы меня что… выкупили?
— Можно и так сказать, — весело сказал Ханс. — Мы у Йоргена деньги свистнули. Напоили да обобрали.
— И не раскаиваемся, — ввернул Другой Ханс, щуря вишневые глаза.
— Ну а потом… — продолжил белобрысый, — монета там, монета тут. Это Другой все — у него ж папаша ростовщик, он с деньгами с малолетства знает, как обращаться. Полгорода обежал. Чтоб кандалы расковали, чтоб ворота открыли, да чтоб телегу с лошадью не заметили…
Другой Ханс смущенно кивнул черными кудрями и вздохнул.
— Ну, и без Эльзы мы б, конечно, не справились, — Ханс закатил глаза. — Шеер охрану у столба в последнюю ночь поставил. Боялся, значит, гад.
— Эльза… тоже здесь? — Хельмут не понял, что ощущает при этом известии, но ему стало теплее.
— Здесь, здесь, — заверил его Ханс, — мешать не хочет.
— Зачем?
Ханс хлопнул его по плечу.
— Эх, дядька! Ты ж последний в роду — сам говорил. Разве ж мы могли им позволить? Да я лучше сам корабль построю, чтоб тебя за море свезти к твоим девкам. Может, ты и ящер и опасный ублюдок, но ты наш опасный ублюдок, так что ну никак мы тебя в этом Рошлице одного бросить не могли.
Он говорил что-то еще. Говорил, говорил и говорил… Говорил даже когда сменил на козлах Другого Ханса, тронул поводья и мир снова стал качаться и подпрыгивать. Для Хельмута эта речь слилась в единое бормотание, от которого на душе у него стало легко и спокойно. Телега катилась по каменистой горной дороге, по левую руку садилось солнце, кутаясь в плотные облака… А за морем, на другой стороне Земли, встречали рассвет прекрасные девушки с бронзовой кожей и золотыми глазами…
— Да! — вырвал его из грез все тот же голос Ханса. — И, между прочим, мы с Другим охотников на драконов изобразим куда убедительней!
Март 2008
