Алиса Дорн - Рози и тамариск
— Прошу вас, примите мои соболезнования…
Приличествующие случаю фразы ускользали, словно он не повторял их сотни раз. Был ли виной тому удушливый запах цветов, присланных безутешным родственникам? Лекарство? Или усталость, навалившаяся после недолгого сна? Впервые за несколько недель Эйзенхарт сумел не забыться на несколько мгновений, а заснуть — прямо за письменным толом, вернувшись с обеденного перерыва. Верный Брэм, похоже, передал, чтобы Виктора не тревожили, и тому неожиданно удалось пару часов отдохнуть. Только передышка эта мало что дала кроме чувства, будто он вымотался еще сильнее, и полного безразличия к происходящему.
Однако, долг звал, и пришлось звонить барону Лайонеллу, отцу возможной самоубийцы. Втайне надеясь, что ему откажут, Эйзенхарт попросил о встрече, и теперь сидел напротив одетого в черное семейства, пытаясь выполнить свою работу и в то ж время не причинить им еще больше боли. С них и так было достаточно: не суметь добудиться до дочери, вытерпеть отказ семейного врача выписывать свидетельство о смерти, узнать, что смерть эта не была естественной, и гадать, была ли доля их вины в том, что Хэтти, их милая маленькая Хэтти, решила проститься с жизнью.
— Лорд Лайонелл, учитывая причину смерти, я вынужден спросить: существует ли хоть малейшая вероятность того, что леди Хэрриет выпила снотворное по незнанию?
— Вы имеете в виду, что она забыла, как выпила лекарство в первый раз?
— Я имею в виду убийство.
Леди Лайонелл при этих словах побледнела и вцепилась в руку супруга, а младшая из дочерей впервые с начала беседы подняла на детектива пронзительно-синие глаза.
— Что вы! Все любили Хэтти…
Невозможно было сосчитать, сколько раз за свою карьеру Эйзенхарт слышал эту фразу. Каждую из жертв всегда все обожали. Только потом выяснялись подробности из жизни умерших, которые отвратили бы от них даже самого любящего человека.
Обычно Виктор пропустил бы такой ответ мимо ушей, но в данном случае это могло быть правдой. Ничего в портрете жертвы не противоречило описываемому образу симпатичной, немного стеснительной девушки, с одинаковой восторженностью воспринимавшей и светские развлечения, на которые она была впервые допущена в прошлом году, и сентиментальные романы. Мечтавшей о сказочной любви — а нашедшей реальную смерть.
— Были ли у нее причины покончить с собой?
Это предположение также было отвергнуто. Подобный ответ стоил, впрочем, еще меньше, чем предыдущий: большинство живых людей никогда бы не смогло представить достаточный повод, чтобы прогневать Духов и пойти против своей судьбы. Жизнь как высшая ценность, если цитировать церковь (чего Эйзенхарт, разумеется, не стал бы делать — вслух). Те, кто выбирал суицид, очевидно, были с этой точкой рения не согласны. Но их о причинах уже нельзя было спросить.
— Я полагаю, прошлый сезон прошел для леди Хэрриет успешно?
Неудачный первый сезон, не принесший ни помолвки, ни, хотя бы, определенных "проспектов", как говорила леди Эйзенхарт, теоретически мог в достаточной мере расстроить молодую леди, чтобы она лишила себя жизни, лишь бы не испытывать подобное унижение во второй раз. Теоретически. Будучи рациональным представителем мужской половины человечества, Эйзенхарт сомневался в такой мотивации.
— Хэтти привлекла внимание молодого Дегнарда.
Которого в этот трагический час здесь не было, отметил про себя Виктор.
— Они были помолвлены?
— Нет, но мы все ожидали, что предложение скоро последует.
— Пока они не разругались, — внезапно встряла в разговор младшая из дочерей.
Чего-то в этом духе Эйзенхарт и ожидал.
— Вот как?
— Люси! — гневно воскликнула мать семейства. — Как тебе не стыдно! Детектив, — леди Лайонелл грузно повернулась к Эйзенхарту, — дело в том, что Джон действительно пришел к нам и сообщил, что они с Хэтти поссорились и не могут продолжать отношения, однако все мы уверены, что это просто небольшое недоразумение. Какие же милые не бранятся! Мы все знали, что скоро он вернется и попросит прощения, ведь он так любил Хэтти, так любил!..
Ее лицо сморщилось от душевной боли, однако воспитание не позволило ей проронить ни слезинки. Не перед полицией.
— Леди Хэрриет была очень расстроена случившейся размолвкой?
Крыть было нечем. Возможно, это была не самая вежливо сформулированная мысль Эйзенхарта, но она точно отражала суть. Когда секрет стал известен, семья перестала отрицать очевидное. Какое-то время после разрыва леди Хэрриет держалась спокойно, однако последнюю неделю бедняжка была сама не своя. Чуть что бросалась в слезы, запиралась у себя в комнате, отказывалась разговаривать с родными. Должно быть, из-за нервов ее начала мучать бессонница, и…
Мотив для самоубийства был совершенно ясен. Посмотрев на барона, Эйзенхарт увидел, что он тоже понимает это.
— И все же, мистер Эйзенхарт, а возможно ли, что Хэтти действительно приняла снотворное во второй раз по ошибке? — заговорил отец покойной. — В последнее время из-за переживаний она была такой рассеянной…
Виктор прекрасно понимал, что тот хочет сказать. Время вспоминать мертвых прошло, настала пора думать о живых.
Как бы семья не любила Хэтти, им надо было выдать замуж еще трех дочерей, для двух из которых сезон должен был начаться уже в этом году. Скромное приданое и отсутствие громкого имени создавали определенные проблемы, но репутация родственниц самоубийцы не оставляла девушкам ни шанса. Никто не станет связываться с семьей, которой не благоволят Духи.
Окинув взглядом комнату, потертые подлокотники дивана, платья, переживавшие не первый траур, Эйзенхарт решился.
— Я посмотрю, что могу сделать.
Он сдержал обещание и вечером, после окончания рабочего дня, отправился к своему начальнику.
— Думаешь, что это суицид? — комиссар Роббе привычно набил вересковую трубку и потянулся за зажигалкой.
В заставленном старой мебелью кабинете, в котором начальник отдела убийств практически жил после гибели жены, чувствовался домашний уют. Не выдержав, Эйзенхарт развалился в потертом кожаном кресле у горевшего камина и вытянул к огню ноги.
— Конечно. Молодая девушка, разбитое сердце, что может быть типичнее?
Вопрос остался без ответа, пока комиссар делал первую затяжку, а Эйзенхарт по его примеру полез за сигаретами.
— Меня смущает отсутствие предсмертного письма, — заметил начальник.
— Не все самоубийцы поклонники эпистолярного жанра.
— И все же… ты точно уверен, что это самоубийство?
— Если только это не первый случай из кровавой серии вероломного маньяка, намеренно обставляющего свои преступления как суицид, чтобы ввести нас в заблуждение, — устало пошутил Виктор. — Что, как я вынужден заметить при всей моей любви к детективным романам, не так часто встречается.
