Михаил Исаков - Ловушка для героя
Кстати о рапортах. Нужно было начинать думать о том, что написать в качестве объяснения тем необычным ощущениями, какие он уловил занимаясь с раненым парнем. Определенно, что-то было. Но что именно?
— Эй, красотка! — Ловец позвал проходящую мимо грудастую служанку, с которой решил начать процесс воспитания и направления на путь истинный здешних народных масс.
— Что пажелает гаспадин лекарь? — Девица говорила с иррийским акцентом.
— Где та девушка с порезанными руками?
— Наверху, гаспадин. Спрасите Аглаю. — Ей было совершенно некогда разговаривать с симпатичным "гаспадином", но глазки все же игриво стреляли по фигуре нежданного собеседника.
Искать эту самую Аглаю не было нужды. Направление указано, пора действовать.
Скрипучая лестница на чердак, заунывная крестьянская песня о тяжелой женской доле, раздающаяся из-за необструганой двери. За дверью оказалась небольшая комнатка с маленьким оконцем, выходящим на частокол. Вдоль стен стояли широкие лавки. На одной из них спала девушка. Перебинтованная рука мирно покоилась на груди. Та самая крестьянка, что помогла во дворе, сидела рядом и расчесывала ей длинные золотистые волосы. Девушка обладала точеным профилем, классическими чертами лица и природной бледностью друидки. У людей такое встречается редко. Пожалуй, только аристократки следят за своим загаром, то есть следят за тем, чтобы его не было.
— Ну как она?
— Все ничего, милостивец. Кабы не ты, так, наверное, никто бы ейному мужику и не помог бы.
— Пустое, — ответил Ловец присел рядом с раненой. Он надеялся разболтать сиделку, считая, что каждая женщина (мужчина, впрочем, тоже) любит посплетничать. И даже, если в этих сплетнях информации будет столько же, сколько в слухах о канцлере, можно будет получить мальнькую зацепку для распутывания всего дела.
— Может, раны ее посмотришь?
— Незачем. — Он протянул ей сверток. — Завтра утром смажешь раны. И вечером повторишь.
— Как скажешь, лекарь.
— Ты, случаем, не знаешь, что там произошло? — Ловец начал опрос свидетеля, что называется, без предисловий.
— Так ведь известно, что. — Лицо крестьянки окаменело и доброта, присущая всем выражениям дородных лиц, исчезла. — Взял Всеслав, да и напоролся на косу.
— Угу…
Помолчали.
— На косу, говоришь? Что-то неясно мне, какая это могла быть коса, которая режет животы аккуратно, словно бритва или глоберский нож. Вы, что ж косы-то из стали куете?
— А ты кто, дознаватель что ль?
Нормального разговора не получалось.
"Тоска", — подумал Ловец и сказал "правду":
— Нет. Я просто лекарь.
— Ну вот и лечи, милостивец. — Заискрила свеча и крестьянка аккуратно, не туша огня, укоротила фитиль толстыми мозолистыми пальцами. — За мазь спасибо. А об остальном жандармы позаботятся.
Естественно, ни о чем никто заботиться не будет. Вернее уже позаботились. Жандармы нашли положенных двух свиделей из обслуги, которые подтвердили, что стояли рядом и все очень хорошо видели. Двое других служащих станции своими подписями засвидетельствовали, что расследование проведено с надлежащим рвением. После этого а в станционную книгу с орфографическими ошибками вписали данные об очередном несчастном случае. А капрал жандармского поста выпил пива за удачный исход дела и довольный валялся где-нибудь внизу в дымину пьяный. Знаем, проходили.
— Чего ж ты, милая моя, боишься?
— Ничего я не боюсь. Только вот ты уедешь, а ей вот здеся жить. — Теперь ее могучие руки покоились на груди.
— Вот я и помог бы ей жить нормально. — В голову не пришло ничего лучше этой полицейской банальщины.
Крестьянка только усмехнулась в ответ.
— Ну, раз не хочешь по-плохому, разлюбезная моя, по-хорошему будет хуже. — Ловец встал и направился к выходу. — Пойду-ка к почтовой карете, кажется, важные господа прибыли. Поговорим с ними.
Он уже почти вышел, решив, что дело принимает тот оборот, который он и ждал.
— Стой! — Лицо женщины выражало скорее озабоченность, нежели страх перед угрозой. — Тебе, милостивец, хорошо бы с хозяином поговорить, о хозяйке его расспросить. Глядишь, что-нибудь и узнаешь. А коли узнаешь, то смекнешь, что дела здесь темные.
— Спасибо, голубушка.
Опять скрипела старая лестница, опять раздавалась унылая женская песня.
Все было ясно и без лишней загадочности. Одной из самых важных особенностей службы на дорожной станции Морского тракта было то, что это чрезвычайно доходное место. Попасть сюда станционным смотрителем в прежние времена было очень трудно, а уж сейчас-то и подавно. Много состояний началось со скромных дел, которые обделывались в залах таких вот придорожных станций. Станционный смотритель получал мзду с контрабандистов, торговал беспошлинным спиртным, да был в доле у местных карманников и дорожных бандитов. Масштаб коррупции зависит от широты натуры чиновника. Чем больше дел, тем больше денег и риска, что попадешься.
В зале уже орали песни.
Жила одна девчонка,
И звали ее Мэри!
Брала она со всех медью,
И серебром с военных!
Песня отставников еще не достигла максимального накала, но конец уже можно было угадать. Что-то там о Мэри, которая очень любила военных так, что была готова отдаться любому легионеру.
— Красотка! — Ему снова попалась грудастая служанка.
— Между прочим, меня завут Китти, гаспадин лекарь. — Она опять игриво улыбнулась. — И если вы не устали, то мы можем атдахнуть вместе чутачку папозже.
— Ты давно из Иррии приехала? — В гаме харчевни приходилось напрягать голосовые связки, и его вопрос явно заинтересовал погонщиков, сидевших за ближайшим столом.
— Уж третий год идет. Ну так как? — Ее вопророс не отличался особой многозначительностью.
— Отдохнем, отдохнем…
— Правильно, парень! Давай, сделай ей!.. — Заинтересованные погонщики проявили живейшее участие в судьбе "зарождающегося чувства".
— После. Хорошо?
Хозяина Ловец решил оставить на потом. Каждому известно, что станционной харчевней командует жена смотрителя.
— А сейчас расскажи мне немного о хозяйке.
И вроде бы ничего особенного в его просьбе не было, но то, что случилось дальше, не лезло ни в какие ворота. Девушка шарахнулась в сторону, и если бы он не схватил ее за руку, то она наверняка убежала бы.
— Атпусти меня!.. Слышишь? Пусти! — Она не кричала, а напряженно шипела, словно боялась, что их услышат в многоголосье зала. Раскрасневшееся личико побледнело, и стали заметны большие и некрасивые веснушки.
