Александр Зорич - Второй подвиг Зигфрида
– Снова подкалываешь? Зачем же дружинникам кольца носить, если это бесчестно?
– Затем, что этим они как бы говорят: столько мы врагов перебили, что нам даже знак бесчестья не в тягость. Плевать на него! А с другой стороны – это как бы вечное напоминание о том, что врагов еще видимо-невидимо. А вон кстати и сами аламанны, – Данкварт ткнул пальцем в северную трибуну.
Там по всем рядам перекатывались волны оживления. Свои места одновременно занимали делегации аламаннов, гуннов, нибелунгов, ромеев и франков.
– А вон то кто? Франки?
– Соображаешь. Саранча наша неисчислимая. Видишь, сколько вояк с собой притащили? Двадцать… сорок… Сорок и сорок… сто сорок…
– Двести восемь, я уже сосчитал.
– Вот-вот. Я позавчера слышал как Гунтер вполголоса честил и своего бога, и всех дедовских: дескать, святые законы гостеприимства обязывают его кормить всю эту ораву за бургундский счет. А счет, к слову, набегает немаленький.
– А вон та дылда с посохом – король Хильдерик?
– Нет, Хильдерик сейчас на две ступени ниже. Видишь, в красном плаще? У них такие порядки: впереди короля запускать расфуфыренного номенклатора. Он сейчас, небось, на трех языках выкрикивает: «Расступись, король идет! Король идет!» Если б не гвалт, мы бы расслышали – глотка у крикуна воловья. Причем заметь: «Король идет». А вовсе не «Король Хильдерик идет». Как если бы Хильдерик был базилевсом, одним на весь мир.
– Пусть себе кричит. Пройдет лет тридцать – об этом Хильдерике никто и не вспомнит.
– Ай да Зигфрид, что ему какой-то франкский король! А о тебе вспомнят?
– Вспомнят.
Данкварт на какое-то время заткнулся.
Королевич наблюдал за гуннами. Эти варвары – на войне неукротимые и отважные, жестокие и, что уже успело войти в анекдоты, неразборчивые в еде, как крысы – во времена мира ничто не ставили превыше роскошных, нежных шелков, диковинных рисовых яств и золотых украшений «скифской» (а на самом деле сарматской) работы.
Ходячими иллюстрациями этой черты национального темперамента служили послы гуннов со своими золотыми венцами, шелковыми шароварами и двухфутовыми отвесами гигантских рукавов. На таком расстоянии они казались большими пестрыми шарами, которых увлекают вверх таинственные чары – не по ступенькам, а над, над ступеньками!
Плавны и сдержанны были движения гуннского посла Ислы и трех его соратников: Вериха, Туманя и Модэ. Невесомыми, бесплотными смотрелись эти надутые «риторикой» и «мудростью» неженки по сравнению с той маринованной в конском поту, безжалостной, хтонической мощью, которая стояла у них за спиной и которую они представляли здесь с наивежливейшими улыбками.
Каждого посланца сопровождала пара слуг: один с огромным бумажным зонтиком, другой – с позолоченной конской головой на расписном шесте, увитом разноцветными лентами.
Проследив направление взгляда Зигфрида, Данкварт пихнул королевича локтем в бок. Это был его коронный метод привлечения внимания собеседника. За такие штучки Зигфрид был готов прибить любого, но к Данкварту он снисходил: что вы хотите, ульфхедхинн, дикая тварь из дикого леса.
– Погляди на эти гуннские палки с лошадиными головами. Знаешь, зачем они?
– Гизельхер рассказывал. Что-то вроде ликторских фасций.
– Не припомню такой глупости. На самом деле, никакие это не фасции. Гунны называют таких лошадок «смертельной предосторожностью». Их всегда носят за большими шишками. На тот случай, если шишка вдруг соберется умирать. Тогда умирающему дадут в руки эту лошадку. Душа гунна оседлает ее и понесется на небеса.
– В бой они тоже идут с такими лошадками?
– Ты что? В бою-то они на настоящих лошадях. Зачем им какие-то палки?
– Все-то ты знаешь. А вот, кстати…
Фанфары самым беспардонным образом заставили Зигфрида заткнуться. Сигнал означал, что все заслуживающие внимания гости уже расселись по своим павильонам, а колесницы выведены на стартовую черту.
– Так что «кстати»? – переспросил Данкварт.
– Забудь. Расскажи лучше, что это за бабулька.
Зигфрид имел в виду старуху, которую, поддерживая под локти, подвели к колесницам двое квесторов.
Данкварт построжел:
– Может, кому-то и бабулька. А для нас – матушка Руга. Она слепая.
– Это я уже понял.
– Матушка Руга – галиуруна , вещунья. Проверяет, не ищет ли кто легких путей к победе.
– А что, у вас это умеют? Начертать на колеснице руны победы так, чтобы они из безжизненного орнамента превратились в источник лошадиной силы? Или составить действенный дорожный оберег?
– Да как сказать, – неохотно ответил Данкварт. – Раньше точно умели. И сейчас кто-то, где-то… Но вот колесницы, по-моему, можно не проверять. С тех пор как они вкупе с остальным имуществом короля были освящены епископом, такая магия их вряд ли пробирает.
Пока матушка Руга, помахивая ореховыми и омеловыми прутиками, исследовала колесницы, квесторы с громкоговорительными раковинами расшифровывали для зрителей цвета знаменитых возниц.
– По первой дорожке… В лазоревом цвете… Во славу царя и народа гуннов… Отправляется в забег… Несравненный… Зефир Нисский!
Зигфрид предполагал, что объявление вражьего возницы ипподром встретит угрюмым молчанием. Однако, подкупленные сметливым и предусмотрительным послом Ислой клакеры из вормсской голытьбы дружно затарахтели припасенными специально для таких случаев трещотками.
В бургундском павильоне застучали мечами по шлемам вежливые дружинники Гунтера. Вот аламанны – те не упустили случая гуннов освистать. А павильон франков хранил демонстративное безмолвие.
– По второй дорожке… В лиловом цвете… Во славу Христа и базилевса Феодосия… правит… трехкратная звезда константинопольских ристаний… кольценосный… Сурен Кавказец!
– Этого типа в позапрошлом году едва не удавили за изнасилование. Урд его покрыл. За денежки обставил дело так, будто все там случилось по согласию, – прокомментировал Данкварт. – Загорелому повезло, что дело было с кельтской девицей. Если б с нашей, мы бы его повстречали…
– Откуда этот Сурен в позапрошлом году здесь взялся?
– Э, Зигфрид, да ты в первый раз на ристаниях!
– Почему же? У нас такие в Нидерландах каждый год.
– Да? И кто же у вас бывает?
– Британские кельты.
– О, кельты! Знатные ездоки. Ну а кто еще?
– И все. Мы да кельты. Изредка – хальвданы.
– «Мы да кельты…» Скука! Небось, прямо по кочкам гоняете?
Наврать про несуществующий ипподром Зигфрид не отважился.
– Вроде того. Остров у нас есть, между двумя рукавами Рейна. Плоский, как доска. На острове – поле, Беговым называется. Там и ездим.
