Питер Дэвид - Путь к рассвету
Гвардейцы нервно переглянулись и сочли за лучшее торопливо выйти в коридор. Я вновь переключил свое внимание на Мэриэл. К моему удивлению, оказалось, что она слегка улыбается. И даже тихо смеется.
— «Арестовать себя». Очень забавно, Ваше Величество.
— «Ваше Величество»? Мэриэл, после всего, что между нами было, мне кажется, «Лондо» будет вполне достаточно.
— Нет, Ваше Величество, — просто ответила она. — Мне кажется, всегда нужно помнить, каков ваш статус, и каков мой.
Просто изумительно с ее стороны.
— Очень хорошо. Как вам угодно. — Заложив руки за спину, я сделал несколько шагов по комнате, словно обходил ее с инспекцией. — Итак… Не хотите ли поведать мне досконально, чем вы столь сильно огорчены?
— Я вижу в этом мало смысла, Ваше Величество. Ничего страшного. Просто минутная слабость.
— Дурла был в чем-то жесток с вами?
— Дурла? — эта мысль, похоже, позабавила ее еще сильнее, чем моя ремарка о возможности самоареста гвардейцев. — Нет, нет. По сути дела Дурла и бывает-то здесь слишком мало, чтобы успеть проявить жестокость. Он очень занят последние дни. Очень. — Она опустила взгляд, словно заинтересовавшись вдруг своими ладонями. — Я не могу упрекать его за это. Ему действительно слишком много надо успеть сделать.
— Да, да. Дестабилизировать целый регион и столкнуть наш мир под откос, результатом чего будет неминуемое крушение, — это все, надо думать, действительно отнимает очень много времени.
Мэриэл, похоже, была удивлена моим тоном.
— Ваше Величество, он ведь ваш Первый Министр. И надо полагать, он выполняет ваши мечты и желания. Он служит Приме Центавра, а вы и есть Прима Центавра.
— Да, я тоже об этом слышал. Император — живое воплощение Примы Центавра. Изящная идея. Великий обычай. Пожалуй, на словах он выглядит гораздо красивее, чем в нашей действительности. — Я пожал плечами. — В любом случае, Дурла делает лишь то, что желает сам Дурла. Он больше не консультируется со мной, да и не нуждается во мне. — Я вопросительно взглянул на Мэриэл. — Да и в вас, по-моему, тоже. В этом была причина слез? Вы скучаете по нему?
— Скучаю по нему? — Мэриэл некоторое время, похоже, размышляла над моим вопросом, словно подобная мысль никогда раньше не приходила ей в голову. Если она всего лишь изображала задумчивость, то это ей удалось на славу. — Нет, — наконец, медленно, словно нехотя, ответила Мэриэл. — Нет, мне кажется, я не скучаю по нему… Так, как скучаю по самой себе.
— По самой себе?
Она собралась было что-то сказать, но остановилась, и похоже, еще раз проверила в уме, удалось ли ей подобрать нужные слова. Наконец, Мэриэл ответила мне:
— Я думаю о том, какой мне виделась моя жизнь, Ваше Величество. Верьте или нет, но в детстве я лелеяла некие планы. Я мечтала о том, что хотела бы испытать в жизни… нельзя сказать, что это были по большей части здравые идеи, но я… — Она замолчала и покачала головой. — Я извиняюсь. Болтаю всякую ерунду.
— Все хорошо, Мэриэл, — сказал я. — За все время, пока мы были женаты, мне кажется, у нас ни разу не состоялось подобного разговора.
— Ведь меня специально учили говорить правильные слова, — уныло ответила она. — А говорить о чьих-то разочарованиях и недостатках — это не считается правильным для хорошо воспитанной центаврианской женщины.
— Это верно. Это верно. — И я стал ждать.
И вновь хочу подчеркнуть, что во мне не было ни капли любви к этой женщине. Я наблюдал весь этот разговор с неким бесстрастным изумлением; так смотрят обычно на свежий лишай, со спокойным любопытством, не в силах осознать ни чувствами, ни разумом, как это такая тошнотворная короста могла появиться на вашем собственном нежном и холеном теле. Разговаривая с Мэриэл, я, в определенном смысле, ковырял отвратительный лишай на своей собственной душе. Время шло, и поскольку Мэриэл так и проявляла желания добровольно выдать информацию, мне пришлось самому ей предложить:
— Итак… Что за вещи тебе хотелось испытать в жизни? Я имею в виду, когда ты была маленькой девочкой?
Мэриэл слабо улыбнулась.
— Я хотела летать, — последовал ответ.
Я разочарованно хмыкнул.
— Вот уж воистину несбыточная мечта. Да стоит просто сесть в любой…
— Нет, Ваше Величество, — мягко оборвала она меня. — Я говорю вовсе не о полетах в каких-то аппаратах. Я хотела…
Улыбка Мэриэл из весеннего бутона превратилась в раскрывшийся цветок, олицетворение подлинной красоты. Сейчас она была очень похожа на ту девушку, которую я встретил когда-то много лет назад. Должен признать, что даже я был тогда ошеломлен ее красотой. Конечно, в те времена я еще не знал, какая тьма прячется под этой привлекательной внешностью. Впрочем, кто я такой, чтобы упрекать других за мрак, таящийся внутри?
— Я хотела летать сама по себе, — продолжила Мэриэл. — Я хотела подпрыгнуть повыше, взмахнуть руками и начать парить, словно птица. — Она нежно рассмеялась, потешаясь над самой собой. — Да, это глупо, я знаю. Я уверена, что сейчас вы именно так и думаете…
— Почему я должен считать это глупым?
— Потому что наяву эту мечту все равно невозможно осуществить.
— Мэриэл, — сказал я, — посмотри на меня: я — император. Если бы в свое время ты спросила у любого, кто знал меня — или, раз уж на то пошло, даже и меня самого — какова вероятность того, что я стану императором, я бы ответил, что эта фантазия настолько же осуществима, как и твоя. Кто знает, Мэриэл? Может, нам и в самом деле суждено научиться летать.
— Вот как, Ваше Величество? Вы и в самом деле мечтали стать императором?
— Я? Нет.
— Тогда о чем вы мечтали?
Ее слова призвали непрошеный образ из глубин моей памяти. Сон, который впервые посетил меня лишь в весьма зрелом возрасте. Но вот ведь какая забавная штука… некоторые сны оказывают настолько сильное воздействие на наш разум, что начинаешь поневоле верить, в ретроспективе, что они всегда были частью вашей жизни.
Эти богатырские руки, это лицо, искаженное беспощадной гримасой гнева… Лицо Г’Кара, с единственным глазом, прожигающим своим взглядом ту почерневшую и раздробленную сущность, которую я называю своей душой, и его руки, сжимающиеся на моем горле. Этот сон еще в незапамятные времена, как сейчас мне представляется, сформировал, направил и отравил мою жизнь.
