Андрей Кедрин - Художники смерти
— Летний лагерь — это просто песня, — продолжала собеседница. — Особенно в старшем возрасте — а я попала туда в пятнадцать лет. Там и курить научат, и уши проколют, и расскажут, зачем в лес парами убегают, и покажут, и девочкой приедешь, женщиной уедешь… Толи туда специально подбирают по уровню гормонов, толи только такие дети и ездят туда… — Она яростно взболтала жидкость в бокале соломинкой и отставила его прочь. Воспоминания о пребывании среди сверстников, видимо, были не очень приятными. Тонкие пальцы отбили дробь по столу, потом начали теребить салфетку.
— И как только родителям пришла в голову такая идея — не представляю. Но мне торжественно всучили чемодан с барахлом, и погрузили в автобус. По дороге попутчики — некоторые были из моей школы, рассказывали тупые анекдоты, кое-кто делился впечатлениями о прошлой поездке, а мне до слез хотелось обратно… В общем, привезли, распределили по домикам — по четыре человека в комнате, двадцать человек в коттедже, душ иногда с горячей водой, туалет во дворе, сугробы из хлорной извести на его ступеньках… словом — рай для подростков. — Непринужденно, словно курильщик — зажигалку, девушка вытянула из-под ремня черный пластиковый предмет. Взмах кисти — из него с мягким щелчком выпорхнуло вороненое лезвие. Отхватив ножом крошечный кусочек от яблока, девушка отправила его в рот. Потом спрятала клинок, но продолжала крутить складничек в руках.
— Это случайно не «Горная лавина»? Дорогая игрушка… и достаточно редкая в наших краях. — Она удивленно встрепенулась.
— Точно, это он — я как-то прочитала статью про него и не могла успокоиться. Долго собирала деньги — хотелось иметь такую штуку — маленькую и смертельно опасную — в точности, как я.
— Странно. Девушки очень редко увлекаются оружием, особенно клинковым. Хотя в сущности, этот ножик — больше полезное украшение, чем опасный предмет. Но продолжай рассказ. Чем закончилось твое пребывание в лагере?
— Каждый день был полон веселья и подвижных игр, спортивных соревнований и прочей дребедени. По вечерам — дискотеки, на которые детки постарше приносили водку и сигареты с коноплей… Или не знаю, что они там пихали внутрь, но зрачки от этой дряни у них расширялись, взгляд становился — как у плюшевых медвежат со стеклянными пуговками вместо глаз… На меня быстро обратил внимание один мальчик, считавшийся чуть ли не первым красавцем лагеря… Ты, кстати, заметил, как часто используется это слово — лагерь? И тюрьма у нас — лагерь, и место отдыха детей, туристов — не пойму, неужели язык настолько беден, что других слов не подобрать?
Так вот, этот кадр задался вполне определенной целью в отношении меня, и далеко не потанцевать ему хотелось. Да вот незадача — на дискотеках меня ни разу не было, а в иное время, без алкогольных паров в голове он подойти, видимо, не решался. Когда начинались танцы, я сбегала из лагеря. В любом заборе, при желании можно найти дыру… особенно, если этого очень хочется. А по ночам мне нестерпимо было оставаться в комнате с другими девочками, до боли, до отвращения невмоготу слушать их шепот и смешки. Ночная прохлада манила к себе тихим ветерком, запахом сосен и тепла пасшихся неподалеку от лагеря коз. Мне хотелось охотится, ощутить себя безжалостной хищницей, которая раздирает плоть, наслаждается кровью своих жертв… Это случалось и раньше, но мне удавалось сдерживать себя… Так вот, по вечерам я выскальзывала за пределы лагеря и некоторое время бродила по лесу. Однажды, как уже сказала, я наткнулась на пасущуюся козу. Наверное, она отбилась от стада или зашла слишком далеко, но, как бы то ни было, животное оказалось одно на поляне.
Я осторожно подошла к топчущейся белой зверушке. Она не испугалась, лишь потянула в сторону, но моя рука вовремя придержала за рога. Я слышала теплое дыхание козы, но видела перед собой не живое существо, а объект для охоты — или, знаешь, просто котлету на прилавке магазина. Я почувствовала, что рот наполняется слюной и, одновременно в животе появилось такое приятное чувство щекотки. Ухватив крепче за рог одной рукой, я вытянула нож — этот самый, из кармана шорт, рванула голову животного вверх и полоснула лезвием там, где на шее пульсировала жилка… кровь брызнула на удивление сильно. Коза заблеяла и рванулась, но я обхватила ее шею руками и прижала губы к ране.
Густая теплая жидкость показалась на удивление вкусной — словно томатно-мясная подливка. Но от нее вдруг закружилась голова — сразу и надолго, словно от бокала шампанского. Коза рвалась, постепенно слабея, а я не могла оторваться от этой струйки. Так прошло, наверное, около минуты… Животное, наконец, повалилось набок, напор крови пошел на убыль. Только тогда я вдруг поняла, что произошло, но невероятное чувство заполняло душу — словно я, наконец, смогла стать самой собой, сбросив личину послушной девочки. Я перестала думать, что поступаю неправильно, сторонясь сверстников — они теперь казались маленькими и жалкими созданиями, которые могут лишь делать тоже, что и окружающие.
Внутри меня словно забурлила новая жизнь, наполнив тело непонятной пульсацией — так, словно сердце стучало в каждой его клетке. Непонятная сила бросила на землю и, сквозь головокружение и растекающуюся слабость я вдруг стала четче различать звуки и запахи леса — так, словно внезапно прекратился насморк. Потом включился слух шуршанием птиц в гнездах и полетом сов… даже звуки музыки из лагеря прорвались ко мне. Я села на землю, пытаясь сфокусировать зрение. Через некоторое время у меня это получилось, и, несмотря на лунный свет, предметы стали очень четкими…
Обратно в лагерь я буквально летела, не чувствуя ни усталости ни раздражения чего со мной не случалось. Ночь была просто великолепная — яркая луна, тихий ветерок, прохлада — словом, то, что нужно для разгула нечисти. На половине пути, примерно я заметила впереди две неясные тени. Бродячие собаки — их всегда полно возле скоплений людей, вели себя как-то странно. Увидев меня, они поджали хвосты, и, скуля, припали к земле. Псины были здоровые, поменьше немецкой овчарки, хотя ненамного. Но что-то их очень напугало. Я оглянулась — вокруг больше никого не было. А собаки отползали в сторону с моей дороги. Стоило мне сделать шаг — они ринулись прочь со странным визгом. Но эта встреча тогда показалась мне не особенно значительной.
Кровь с лица и шеи я смыла в воде маленькой речки, что плескалась возле лагерного забора. Глядя на свое отражение, я заметила, что немного изменилась — словно волчонок вдруг обнаруживший, что у него есть не только зубки, но и клыки. Внешне это никак не проявилось. Но толи расправились плечи, толи на губах появилась легкая как паутинка улыбка презрения к окружающему. Сбросив футболку и кроссовки, я нырнула в реку, и долго плавала в теплых волнах затона. Тело постепенно перестало гореть, взамен этому пришла легкая истома и покой.
