Юлия Латынина - Дело о пропавшем боге
Толпа явилась в монастырь и начала шуметь.
Первым на балкон вышел господин Айцар и чуть было не угомонил народ, обещав накормить всех в своем доме в Нижнем Городе. Люди утихомирились – но только не те, для кого нехватка еды была лишь предлогом. Тех вовсе даже и не устраивал накормленный народ, потому что накормленный народ бунтует плохо и редко. Кархтара подняли на руки, и он стал говорить, что народ недоволен не тем, что ему не дают хлеба, а тем, что ему не дают справедливости. Еды в монастыре не хватает, потому что ее раздавали весь год нищим, но куда чиновники подевали запасы правды? Почему ее не давали нищим?
– Никто не может насытить едой тех, кого обнесли справедливостью, – сказал Кархтар, и хотя толпе была нужна именно еда, она как-то согласилась с Кархтаром, увлеченная его голосом.
Все стали кричать на судью Шевашена, чтобы тот отпустил арестованных вчера сектантов, а покойник был и с подчиненными весьма спесив… Гаркнул народу гадость, – в чиновников посыпался тухлый овощ, а кто-то выстрелил в судью из самострела. Тут толпа оцепенела от ужаса и стала разбегаться, а охранники, напротив, принялись ловить смутьянов.
– А что, господин Айцар так и сказал, что накормит всех в своем доме? – полюбопытствовал Нан.
– Господин Айцар человек редкой добродетели! – заявил местный секретарь, – всем известно, что он кормит народ три дня из семи, да и этот раз ему только из-за спесивости прочих чиновников не удалось утихомирить чернь!
– А какую должность занимает господин Айцар? – с чуть заметной усмешкой полюбопытствовал инспектор.
– Гм… Кажется, сырной надзиратель в этой деревне… Дахтун… нет. Алахтун!
Лицо столичного инспектора оставалось вполне бесстрастным. Сырной инспектор. Чиновник низшего ранга с жалованьем в три шурра риса в год. Неплохо живет господин сырной надзиратель, если может три дня из семи кормить, как говорят, по шесть тысяч бездельников, а на праздники – и того больше.
– Все это был хорошо поставленный спектакль, – продолжал господин Бахадн, – всю охрану стянули к монастырю, беречь начальство, а в судебной управе остался десяток стражников. В Иров день ворота в Верхнем Городе открыты настежь, перепись входящих не ведут.
Перед часом Липы близ управы остановилась балаганная повозка, и на ней обсыпанные хари стали представлять «Драму о козлоножке». Набилась публика, охранники, забыв о долге, тоже пришли посмотреть лицедеев. Вдруг с повозки засвистали, актеры поспрыгивали с ходуль, зрители схватились за спрятанные ножи и кинулись на охранников. В ту же минуту несколько лодок причалило у канала с задней стороны управы. Разбойники прикончили зазевавшуюся стражу, похватали ключи, сбили замки, выпустили из камер всех, кто мог ходить, погрузили тех, кто сам уже идти не мог, на свою повозку и смылись из города.
– Обратите внимание, господин инспектор, – проговорил Бахадн, – что сигнал к похищению арестованных был дан ровно в час Липы, каковой называется в священных книгах мятежников часом Конца и служит у них лучшим временем для совершения храбрых дел.
Инспектор кивнул, и, помолчав, спросил:
– Странно, не правда ли, если главной целью Кархтара было освободить арестованных товарищей, то зачем убивать вашего начальника, господина Шевашена.
– Ах, сударь, – возразил судебный чиновник, – неужели люди в толпе спрашивают «зачем» и «почему»?
– Но ведь судью убили не камнем, а заранее припасенным самострелом, – возразил Нан, – вот из этого-то и следует, что убийство было намеренным. Ведь никто не будет таскать самострел просто так, рискуя за это на два года отправиться в исправительные деревни!
И, помолчав, добавил:
– Двадцать человек стояли на балконе, – неужели никто не заметил нацеленного оружия?
– Разбойники очень ловки в обращении с утварью для убийства.
– Но не настолько же, чтобы на глазах у всех стрелять незамеченными? А не могли они выстрелить из рукавного самострела?
Господин Бахадн покачал головой.
– Это, конечно, объяснило бы, отчего никто не видел стрелявшего. Но даже лучший рукавный самострел бьет не больше, чем на десять шагов, а народ стоял шагах в сорока, и внизу.
– Стало быть, – подытожил инспектор, – если судью убили все-таки из рукавного самострела, то это сделал не народ, а кто-нибудь из стоявших рядом чиновников?
Бахадну даже икнулось.
– А о чем говорили между собой гости, перед тем, как выйти к народу? – спросил инспектор.
Бахадн робко удивился: какое отношение разговор чиновников может иметь к народному бунту?
– Так о чем говорили гости? – повторил столичный инспектор.
Бахадн вздохнул. То-то и оно, о чем говорили!
Иров день – проклятый день, и Иров монастырь – проклятое место. Конечно, как зерно не хранится в государственных амбарах без отдушин, так народ не соблюсти без карнавальных дней. Но то, что в мирные годы – отдушина для воздуха, в скверные – лаз для грабителя.
И в этом году то всеобщее беспокойство, которое охватило провинцию к Ирову дню, не сводилось без остатка к гнусным серым листкам…
Все большие боги Веи изготовлены руками людей и утверждены государством – один Ир, как говорят, нерукотворен. Все праздники регулярны – один Ир появляется, когда вздумает. Это, если подумать, ужас что бы было с миром, если бы Солнце вздумало вертеться вокруг мира по собственному желанию, или если бы цветы распускались не тогда, когда император отдает указ о начале весны, а то зимой, то осенью, то когда им вздумается!
Все это, впрочем, придирки. Если есть боги с тысячью рук и ног – почему бы не быть одному безглазому и безрукому. Если есть две луны на небе, то почему бы не появляться одной время от времени на земле? Ира так еще и называют – Лунный Брат. Говорят, он и в самом деле растет не как, скажем, тыква, которая увеличивается в объеме, а как луна, которая объемом высветляется. Сначала в главной целле желтого монастыря зависает золотая корочка, а потом начинает крепнуть, словно озаряется высшим небесным светом, и через месяц становится круглым белесым шаром величиной с персик.
А иные рассказывают и вовсе неведомщину с подливой: что, мол, одному Ир представляется кувшином с молоком – если ты охотник до молока, а другому в тот же самый момент черепахой или ящерицей, и что если бы кошка, глядящая на Ира, могла говорить, она бы сказала, что Ир – это мышь. Впрочем, в этакие истории про Ира Бахадн не верил. Наверняка это монахи обманывали народ глупыми фокусами.
Плохо другое – Луны, как известно, омрачают человеческий разум, и во время полнолуний некоторые люди, особенно из числа варваров и дальних народов, дуреют или превращаются в волков. А свидание с Иром может свести с ума и нормального человека. Поэтому желтым монахам предписано не иметь вожделенья и алчности; поэтому год от года пустеют желтые монастыри.
