Элизабет Хэйдон - Пророчество: Дитя Земли
Когда она стала наконец засыпать, ей показалось, что дым над огнем сгущается и в воздухе возникает прозрачная лента, которая свивается вокруг ее снов, а потом застывает у нее перед глазами.
Акмеда, Змея, короля фирболгов, также преследовали кошмары, и это его раздражало. Ночные ужасы были личным проклятием Рапсодии; обычно его они не затрагивали. Акмеду в прошлой жизни, в старом мире, довелось наяву пережить такое количество ужасов, что он с радостью с ним расстался.
Массивные каменные стены Котелка, средоточия его могущества в горах, обычно обеспечивали его крепким и спокойным сном, лишенным сновидений, — здесь отсутствовала вибрация воздуха, к которой он был особенно чувствителен. Дракианская физиология, тяжкий дар, полученный от расы его матери, стал одновременно благословением и проклятием. Дар давал возможность получать информацию из внешнего мира, недоступную для глаз и разумов остальных людей, но платить за нее приходилось очень высокую цену. Он навсегда лишился покоя, вынужденный постоянно терпеть атаки мириадов невидимых призраков, иначе называемых Жизнью.
Поэтому Акмеда обрадовала возможность разместиться в крепости, высеченной внутри скалы, горном царстве тьмы, носящем имя Илорк. Воздух между отполированными базальтовыми стенами его королевских апартаментов был неподвижен, сюда не проникали шум и волнения внешнего мира. В результате его ночи обычно проходили спокойно и Акмед мог спать в тишине.
Но только не сегодня.
С проклятиями разгневанный Акмед вскочил со своей постели и с трудом заставил себя не броситься в спальню Рапсодии, чтобы разбудить ее и выяснить, что с ней случилось и почему она не обращает внимания на опасности, которые будут ей угрожать во время путешествия. Впрочем, он прекрасно понимал, что подобные действия ни к чему не приведут, к тому же он знал ответ на этот вопрос.
Рапсодия вообще ни на что не обращала внимания. Для женщины, наделенной таким острым и проницательным умом, она обладала удивительной способностью отбрасывать самые очевидные факты, если не хотела в них верить.
Сначала он решил, что это следствие пережитых ими катаклизмов, метаморфозы, произошедшей после того, как они, спасаясь из Серендаира, миновали огненную стену, пылающую в центре Земли. Огонь преобразил Рапсодию; ее естественная красота обрела поразительное совершенство. Акмеда завораживало не только потенциальное могущество, которым теперь обладала Рапсодия, но и ее полнейшая неспособность заметить какие-либо изменения в своей внешности. Даже люди, смотревшие на нее разинув рты всякий раз, когда она опускала капюшон, не могли убедить Рапсодию в совершенстве ее красоты; более того, она ощущала себя уродцем.
Акмед сердито отбросил в сторону упавшее под ноги одеяло. За долгое время, проведенное рядом с Рапсодией, он успел достаточно хорошо ее узнать и теперь понимал: склонность к самообману была присуща ей задолго до того, как она прошла сквозь огонь. Таким образом она пыталась сохранить остатки невинности, в этом проявлялось ее яростное желание видеть добро там, где его и в помине не существовало, и верить людям, когда на то не имелось ни малейших причин.
Ее жизнь на улице не способствовала сохранению невинности и веры в добро. Ей пришлось вступить в связь с одним из слуг его господина, Майклом, прозванным Ветер Смерти, который наверняка показал ей самые страшные стороны жизни. Тем не менее она всегда жаждала найти счастливый финал, пытаясь воссоздать семью, которую по теряла в вулканическом огне тысячу лет назад, удочеряя или делая своими родственниками беспризорных детей и бродяг. До сих пор подобное поведение приносило ей лишь сердечную боль, что нисколько не тревожило Акмеда. Однако ее последнее предприятие грозило поставить под угрозу не только ее собственную жизнь, и это по-настоящему волновало Акмеда.
Акмед знал, что где-то среди бескрайних пространств на западе находится человек, в котором нашел себе пристанище демон, — Акмед видел ф'доров за работой. Более того, ему пришлось, против собственной воли, служить одному из них. Испорченная раса, злая и древняя, рожденная темным огнем — Акмед очень рассчитывал, что вместе с Серендаиром погибнет последний ф'дор. Если бы он сам принимал участие в Сереннской войне, начавшейся после их отбытия с Острова, он позаботился бы об уничтожении древнего врага, совершив последнее убийство, бывшее в те годы его профессией.
Но он слишком рано покинул Остров. Отгремела война, Серендаир исчез в морской пучине за тысячу лет до того, как Акмед вышел из Корня, совершенно в другом мире, по другую сторону Времени. Те же, кто сумел пережить войну, предвидели предстоящую катастрофу, и у них достало мудрости, чтобы вовремя покинуть родной Остров, прихватив с собой зло в новый мир.
История имела пафос самой жестокой шутки. Акмеду удалось совершить невозможное: разбить цепь, связывавшую его с демоном, и сбежать от него и спастись. И все только для того, чтобы снова найти ф'дора здесь, в новых землях, где он терпеливо ждал его, будучи невидимо связанным с кем-то из миллионов обитателей этого мира. Складывалось впечатление, что сейчас им не грозит опасность: зло еще не успело добраться до гор. Но теперь эта безмозглая дура решила покинуть его королевство, где он мог ее защитить. Если она выживет, то, вне всякого сомнения, вернется сюда, став рабыней демона, причем даже сама не будет знать, что с ней произошло.
Раньше Акмед посчитал бы такой вариант развития события удачным. Ведь если бы ф'дор связал себя с Рапсодией, то королю фирболгов не потребовалось бы его искать. Как только девушка вернулась бы в горы, Грунтор бы ее убил, а Акмед осуществил ритуал изгнания. Еще один дар расы дракиан, полученный им по наследству от матери, — диковинный танец смерти, который он видел, но ни разу не исполнял сам, не позволял демону покинуть тело. В результате демон погибал вместе с человеком, в чьем теле находился. То есть вместе с Рапсодией. И если бы потом оказалось, что она и не попадала под власть демона, то ее смерть не вызвала бы у Грунтора и Акмеда ни малейших сожалений.
Но так дела обстояли раньше. Теперь Грунтор любил Рапсодию и был готов защищать ее до последней капли крови. А если учесть, что рост могучего фирболга составлял семь с половиной футов, а шириной плеч он не уступал ломовой лошади, то справиться с ним могли очень немногие.
Да и сам Акмед был вынужден признать, что Рапсодия приносит немало пользы. В дополнение к ее удивительной красоте, которая пугала фирболгов или вызывала благоговение, имелась еще музыка, один из самых полезных инструментов в их арсенале, необходимый для покорения гор и продвижения вперед цивилизации фирболгов.
