Кирилл Шатилов - Кровь и грязь
Элета поманила его к себе.
— Дай Тэрлу выспаться, — тихо сказала она, заглядывая в душу Струна своими прозрачно-голубыми глазами и разглаживая на груди по-девичьи тугую косу. — Пусть спит, сколько сможет: хоть до обеда, хоть до ужина.
— А как же похороны? Без аола ведь нельзя…
— Я дала ему отвар, который погружает в крепкий, живительный сон. Ты сам видел его рану, Струн. Она слишком серьезная, да и крови он потерял немало. Мне думается, что для всех нас лучше иметь аола спящего, чем аола мертвого. Семья Кемпли это поймет.
С чувством выполненного долга она откинула косу за спину и, расправив плечи, оставила Струна наедине с раненым. Здесь она тоже сделала что могла.
Нескончаемый ливень не смущал Элету. Точнее, он относился к тем вещам, которых она за свою долгую жизнь научилась просто не замечать. Равно как и поднявшийся промозглый ветер, прогнавший с улицы даже такого любителя приключений, как Таффи. Правда, мальчишка, скорее всего, где-то здесь, прячется и наблюдает. Не зря же сам аол призвал его к бдительности.
Отойдя от терема, Элета моментально промокла до нитки, несмотря на длинный кожаный плащ с капюшоном. Собственно, плащ, вероятно, промок еще накануне, когда ее оторвали от домашних забот и позвали спасать Тэрла. Лечение было тем искусством, за которое односельчане уважали и побаивались ее. Главным образом ей приходилось исцелять их обычные недуги, связанные с болезнями и старостью, которая, словно испугавшись трав и притираний, отступила от самой Элеты. Раны фолдиты получали значительно реже, разве что по оплошности, и она справлялась с ними со всеми, прикладывая соответствующие примочки, готовя отвары и мази и внушая необходимость целительного сна и покоя. Одним словом, делая то, чему научилась у своего давным-давно принявшего лютую смерть тайного мужа.
Элета обогнула плетень, окружавший терем, и заметила на крыльце соседней избы неподвижную фигуру одного из незваных гостей аола, хромого воина по имени Фейли. Тот тоже заметил одинокую путницу и приветствовал ее легким поклоном. Стоя под навесом, он как будто даже наслаждался ненастьем, жуя бодрящий корень хотома, ягодного куста, алые плоды которого делаются съедобными только с наступлением настоящих зимних холодов.
— Как ваш друг? — поинтересовалась целительница, вспоминая тщедушного старика, которого оставила еще вчера мирно спящим под бдительным оком двух сиделок.
— Полагаю, что лучше. — Фейли надкусил корень, поморщился и сплюнул. — Не хотите нас проведать?
— Зайду, только попозже.
— Что там был за шум, не знаете? Мы слышали чьи-то крики, как нам показалось.
— Вам не показалось. — Она смахнула с бровей назойливые капли, не боясь, что собеседник примет их за слезы. — Привезли семью Кемпли…
— Так я и предполагал… А Тэрл где?
— Я дала ему снотворного и велела Струну никого к нему не пускать.
— Он плох?
— Не слышала, чтобы от таких ран умирали, но можно лишиться руки. Едва ли кому понравится подобный исход. Не ходи к нему пока, дай выспаться и прийти в себя.
Фейли понимающе кивнул и посмотрел вслед неторопливо удаляющейся целительнице.
Элета ощущала на себе его тяжелый взгляд до самого порога свой избы. Она не любила, когда на нее так смотрели, а хромой приятель Тэрла не нравился ей вовсе. В нем было нечто, напоминавшее ей стародавнее время, когда вот такие же, как он, сухие, безупречные и бесчувственные воины на лошадях за одну ночь прочесали весь Вайла’тун и без малейшего зазрения совести уничтожили всех лесных дикарей, что жили тогда разрозненными горстками среди вабонов в качестве пленников, а точнее, помощников по хозяйству. Шеважа не были вооружены и не могли оказать сопротивления. Многие из них, даже окажись у них в руках оружие, не подняли бы его против убийц, поскольку сжились с вабонами и сами не хотели возвращаться в Пограничье, однако приказ Ракли не оставлял выбора ни им, ни воинам, ни пытавшимся было возмущаться фолдитам. В числе остальных в тот страшный день погиб и безобидный слуга самой Элеты, ставший со временем ее учителем и тайным мужем. Она не могла даже оплакать его, не вызвав опасных подозрений со стороны людей Ракли, да и со стороны послушных любым приходившим из замка приказам односельчан.
С тех пор многое изменилось, фолдиты сделались не такими наивными, какими были раньше, чему в немалой степени способствовал тот же Тэрл с его горьким опытом службы в замке, однако это вовсе не означало, что кому-нибудь из них стоит довериться. Элета всегда жила одна и привыкла не испытывать потребности в общении, а тем более — в том, чтоб излить душу. Во всяком случае то, что от нее осталось…
Отворив скрипучую дверь, она зашла в темные, сырые сени и, прежде чем запереться на крючок, по привычке глянула сквозь щель назад. Крыльцо было пустым. За ней никто не наблюдал.
В единственном, кроме сеней, помещении было сумеречно. Свет хмурого дня неохотно проникал в маленькие окна. Только остававшийся без присмотра очаг посреди комнаты скупо дарил тепло и уют.
Элета с облегчением повесила мокрый плащ на деревянный гвоздь и прошла в глубь комнаты. Наклонилась, чтобы подбросить в жадные языки пламени побольше хворосту, и опешила: кто-то проделал это за нее. Выпрямившись, испуганная целительница втянула носом воздух. Так и есть: приученные распознавать ароматы трав ноздри безошибочно уловили чужой запах. В избе кто-то был.
Она быстро осмотрелась. Сундук, низенькая кровать, полки с коробками вдоль стен, связки сухих трав и кореньев под потолком, старый стол, вокруг которого вместо стульев стояли три обыкновенных пня. В доме не было даже чердака, куда обычно складывали старые и ненужные вещи, поэтому все это барахло лежало и висело здесь же, по углам да по стенам.
— Кто тут есть? Выходи! — прерывающимся от страха голосом крикнула Элета, никого по-прежнему не видя, но чувствуя, что не одна.
В ответ у дальней стены зашевелился тюк недавно выстиранных тряпок, которые она собиралась употребить на повязки, еще не догадываясь, что они могут понадобиться так скоро. Из-под тюка осторожно появилась вихрастая копна темно-рыжих волос и мохнатая сутулая спина. «Шеважа!» — промелькнуло в голове. Страх, однако, не помешал Элете обратить внимание на то, что волосы и шкура у дикаря совершенно сухие.
Когда следом за огненной шевелюрой показалась смущенно улыбающаяся бородатая физиономия, широкие плечи, могучая грудь, обтянутая грубой меховой курткой, и длинные волосатые руки, заканчивающиеся внушительными кулачищами, испуг, как ни странно, сменился изумлением, перешедшим в радостное возбуждение.
