Роберт Говард - Сим топором я буду править!
— Нет, царь пригласил старшего советника и долго спорил с ним, но вынужден был уступить. О! — она всхлипнула. — Я знала, что это будет бесполезно. Законы Валузии неизменны, пусть даже они жестоки и несправедливы. Они превыше царя.
Тут девушка почувствовала, что мышцы поддерживающей ее руки внезапно напряглись и затвердели, словно толстые железные канаты. На лице незнакомца появилось выражение уныния и безнадежности.
— Да, — пробормотал он словно сам себе. — Законы Валузии превыше царя.
Высказав все свои горести, она немного пришла в себя, и глаза ее высохли. Маленькие рабыни привычны к бедам и страданиям, хотя именно к этой рабыне всю ее жизнь относились необычно хорошо.
— И Сино возненавидел царя? — спросил незнакомец.
Она покачала головой.
— Он понимает, что царь беспомощен.
— А ты?
— Что — я?
— Ты ненавидишь царя?
Ее глаза вспыхнули.
— Я! О, господин, да кто я такая, чтобы ненавидеть царя? Нет, нет, я даже и не думала о таком.
— Я рад, — сказал человек угрюмо. — К тому же, малышка, царь — только раб, как и ты сама. Только опутан он более тяжелыми узами.
— Бедняга, — жалостливо сказала она, хоть и не вполне понимая, что он хотел сказать. Затем в ней вспыхнул гнев. — Но я ненавижу жестокие законы, по которым живут эти люди! Почему эти законы нельзя изменить? Время не стоит на месте. Почему люди сегодня должны повиноваться законам, которые были созданы нашими варварскими предками тысячи лет назад…
Она внезапно замолчала и испуганно осмотрелась по сторонам.
— Не рассказывай никому, — прошептала девушка, просительно прислоняясь головой к плечу ее собеседника. — Не подобает женщине, а тем более рабыне, так бесстыдно говорить о таких важных вещах. Меня побьют, если моя госпожа или господин услышат об этом.
Мужчина усмехнулся.
— Успокойся, дитя. Сам царь не обиделся бы на твои слова. Более того, я думаю, что он согласился бы с тобой.
— А ты видишься с царем? — спросила она. Ее детское любопытство на миг заставило ее забыть о бедах.
— Часто.
— И в нем восемь футов роста? — спросила она заинтересованно. — А правда, что у него под короной рога, как говорят люди?
— Вряд ли, — рассмеялся он. — Что до роста, то чтобы соответствовать твоему описанию, ему не хватает добрых двух футов, в остальном же он мог бы быть моим братом-близнецом. Между нами почти нет разницы.
— И он такой же добрый, как ты?
— По временам. Когда его не раздражают дела государства, в которых он ничего не может понять, или же причуды людей, которые никогда не смогут понять его самого.
— А он и в самом деле варвар?
— Да, самый настоящий. Он родился и провел свое детство среди язычников-варваров, населяющих землю Атлантиды. Он увидел сон и сделал его явью. Поскольку он был великим воином и умел яростно рубиться мечом, поскольку он был отважен в битве и поскольку варвары-наемники валузийского войска любили его, он стал царем. Но поскольку он воин, а не политик, поскольку его умение биться на мечах ныне уже не может ему помочь, его трон качается под ним.
— Значит, он очень несчастен?
— Ну, не всегда, — улыбнулся мужчина. — Иногда, когда он удирает в одиночку и позволяет себе провести несколько свободных часов в лесной глуши, он почти счастлив. Особенно, когда он встречает милую маленькую девушку, вроде…
Девушка, охваченная внезапным ужасом, упала перед ним на колени.
— О, владыка, помилуй меня! Я ведь не знала, что ты царь!
— Не бойся. — Кулл снова опустился рядом с ней на колени и обнял ее, чувствуя, что она дрожит с головы до ног. — Ты сказала, что я добр…
— И ты такой и есть, повелитель, — слабо прошептала она. Я… Я думала, что ты тигр в человеческом образе, по словам людей. Но ты добрый и нежный… И все же… Ты — царь, а я…
Внезапно она вскочила и в полном смятении бросилась прочь, тут же скрывшись из глаз. То, что человек, которому она открыла свою душу, оказался тем самым царем, кого она лишь мечтала увидеть когда-нибудь издали, привело ее в смятение, граничившее с настоящим ужасом.
Кулл вздохнул и поднялся на ноги. Дела государства не могли ждать, и он должен был возвратиться и заняться проблемами, о сути которых имел лишь смутное представление, а как разрешить их — не мог и представить себе.
IV. Кто умрет первым?
Двадцать человек бесшумно крались средь молчания, царившего в коридорах и залах дворца. Их ноги в мягких кожаных туфлях ступали беззвучно и по толстым коврам, и по голым мраморным плитам. Факелы, стоявшие в нишах, рождали красные отблески на обнаженных кинжалах, мечах и лезвиях боевых топоров.
— Тише, тише вы все! — прошипел Ардион, оглядываясь на своих сообщников. — Кто это там дышит, словно буйвол? Начальник ночной охраны удалил отсюда всех стражников. Одним приказал оставить свои посты, а других напоил. И все же мы должны быть осторожны. Счастье еще, что эти проклятые пикты, эти тощие волки, либо остались в своем посольстве, либо отправились в Грондар. Тише! Все назад! Стража идет.
Они столпились позади огромной колонны, за которой мог бы спрятаться целый отряд людей, и ждали. Почти сразу же из-за угла появился десяток воинов, великанов в алой броне, казавшихся движущимися железными статуями. Все они были тяжело вооружены и на лицах некоторых из них была написана легкая неуверенность. Лицо их начальника было бледным и застывшим и, когда отряд проходил мимо колонны, за которой прятались заговорщики, он поднял руку, утирая выступивший на лбу пот. Он был молод и предательство давалось ему нелегко.
Гремя броней, стражники миновали их и удалились по коридору.
— Прекрасно! — хмыкнул Ардион. — Он сделал все, как я приказал. Кулл спит, оставшись без охраны. Нам надо скорее покончить с этим делом! Если нас схватят при покушении, мы пропали, но мертвого царя забывают быстро. Скорей!
— Да, скорей! — вскричал Ридондо.
Они не таясь побежали по коридору, пока не уперлись в дверь спального покоя. — Это здесь! — крикнул Ардион. — Энарос, взломай мне эту дверь!
Великан всем своим весом навалился на створки дверей. Со второй попытки засовы затрещали, послышался звук ломающейся древесины, дверь подалась и распахнулась.
— Вперед! — воскликнул Ардион, охваченный жаждой убийства.
— Вперед! — взревел Ридондо. — Смерть тирану!
Они ворвались внутрь и застыли на месте. Перед ними стоял Кулл — но не раздетый Кулл, еще ничего не соображающий со сна и безоружный, которого можно было бы зарезать, как барана, а Кулл бодрствующий и разъяренный, уже частично облачившийся в доспехи Алого Убийцы, с грозным мечом в руке.
