Дженни Ниммо - Скелеты в шкафу
– Ладно. Тогда пока, Чарли. – И Бенджамин потрусил прочь, а за ним – понурый Спринтер-Боб, повесив уши и хвост.
Дядя Патон втолкнул Чарли в кухню, а сам ретировался на второй этаж.
Мама Чарли и обе его бабушки сидели вокруг кухонного стола. У Мейзи вид был расстроенный, зато по лицу бабушки Бон блуждала плохо скрываемая торжествующая улыбочка. А мама нервно помешивала кофе в чашке. Зачем она это делала, Чарли понять не мог, – мама всегда пила кофе без сахара.
– Присядь, Чарли, – велела бабушка Бон, как будто собиралась устроить представление специально для внука.
– Не позволяй этим Юбимам забивать тебе голову! – прошелестела Мейзи, похлопав Чарли по руке.
– А в чем дело? – спросил Чарли.
– К нам идут тетушки Юбим.
– Зачем? – удивился он.
Тетушками Юбим называли трех незамужних сестер бабушки Бон. Обычно Чарли виделся с ними раз в году, на Рождество, и постепенно пришел к выводу, что они в нем разочарованы до глубины души. Тетушки неизменно дарили престранные подарки: этюдники, музыкальные инструменты, маски и парики, а один раз даже набор «Юный химик». И ни один из этих подарков Чарли толком не пригодился. Он куда больше любил футбол и телевизор. В этом-то и заключалось все дело.
Бабушка Бон перегнулась через стол и таинственно блеснула глазами.
– Мои сестры нанесут нам визит, чтобы оценить твои способности, Чарли. И если окажется, что ты и впрямь способный – точнее, как я уверена, что ты особо одаренный, – тогда они окажут необходимое финансовое вспоможение для твоего будущего обучения в академии Блура.
– Меня? В академию Блура? – Чарли отшатнулся от бабушки. – Да там одни гении учатся!
– Не волнуйся, милый. Ты не сдашь экзамен, – успокоила его Мейзи. Она поднялась и засновала по кухне, ворча: – Ну конечно, а все приготовления к визиту наших леди Фу-ты-ну-ты должна брать на себя старушка Мейзи, кто ж еще! И почему это я обязана выкладываться?
Мама объяснила Чарли, что предстоит торжественный обед – для тетушек. А значит, из кладовки на свет божий будут извлечены лучшие приборы, самые тонкие бокалы и фарфор, а стол накроют в холодной столовой, которую отпирали только по случаю визитов тетушек. По этой же причине Мейзи на предельной скорости готовила курицу и рыбу и еще какую-то снедь.
Не будь Чарли абсолютно уверен, что не сумеет выдержать экзамен, он бы, пожалуй, забеспокоился. Но Чарли прекрасно помнил, каким провалом окончилась жалкая попытка написать для тетушек пейзаж на подаренном этюднике. И как он пробовал освоить скрипку, флейту, пианино и арфу. И как надевал все дареные маски – звериные, пиратские, клоунские… даже инопланетян. Однако все равно оставался Чарли Боном. В конце концов тетушки вынесли вердикт: мальчик безнадежен.
Вот потому-то в ожидании появления тетушек Чарли волновался гораздо меньше, чем следовало.
Зато Бенджамин волновался за двоих. Чарли был его лучшим другом, его единственным другом. И все, что касалось Чарли, касалось и Бенджамина. Над головой у Чарли собирались грозовые тучи. Бенджамин занял позицию на подоконнике и вел наблюдение за домом Чарли. Когда стемнело и на улице загорелись фонари, по всему дому стали зажигаться огни – и в подвале, и на чердаке, и во всех остальных окнах. Что там такое творится?
Между тем ветер крепчал. После каждой вспышки молнии сразу же следовал раскат грома. Значит, гроза была совсем рядом. Бенджамин вцепился в Спринтера-Боба, а здоровенный пес спрятал голову ему под мышку.
Теперь на улице не было ни души, если не считать три таинственные темные фигуры. Они неуклонно продвигались вперед, и из-под черных зонтиков виднелись только подолы плащей да туфли – две пары черных и одна – красная. Они шли против ветра, будто его и не было, – плавно, словно исполняя какой-то зловещий танец под тремя черными зонтиками. У каштана, как и опасался Бенджамин, три фигуры замедлили шаг, а потом взошли на крыльцо Чарлиного дома.
Бенджамин впервые в жизни оценил счастье быть самим собой, а не Чарли Боном.
А в доме номер девять уже накрыли парадный стол и в камине тлели сырые поленья. Когда в дверь позвонили, Чарли было велено открыть гостям. Троица тетушек на всех парах вплыла в дом и затопала по плитчатому полу, отряхивая мокрые зонтики. Три плаща пролетели через прихожую и обрушились на Чарли, как будто он был вешалкой.
– Пошевеливайся же, мальчик, – скомандовала тетушка Лукреция погребенному под мокрыми плащами племяннику. – Да поосторожнее, это настоящий молескин, не какая-нибудь там дешевка.
– Ну-ну, зачем так строго, Лукреция, – пропела тетушка Юстасия. – Чарли собирается поделиться с нами кое-каким секретом, да, душенька?
– М-хм-хм, – промямлил Чарли.
– Не надо конфузиться, – нависла над Чарли младшая из сестер, тетушка Венеция. – Мы жаждем знать все, решительно все!
– Юбимы, милости прошу! Милости прошу сюда! – воззвала бабушка Бон из недр столовой.
Сестрицы вплыли в двери столовой по старшинству – сначала Лукреция, потом Юстасия, потом Венеция. Они взяли по рюмочке шерри из рук бабушки Бон и столпились вокруг с трудом разгоравшегося камина, расправляя забрызганные юбки и приглаживая пышные прически: белоснежную у Лукреции, серо-стальную у Юстасии, а у Венеции – все еще черную, как вороново крыло.
Чарли поспешно попятился и направился в кухню, где мама с Мейзи суетились у плиты.
– Чарли, отнеси-ка в столовую суп, – попросила мама.
Чарли вовсе не хотелось оставаться наедине с тетушками, но мама выглядела такой замученной и запаренной, что он послушался.
Супница весила чуть ли не тонну. Чарли всей кожей чувствовал, как пристальные блестящие глаза тетушек наблюдают за его продвижением по столовой. Он сгрузил супницу на салфетку и помчался за тарелками, не давая бабушке Бон возможности посетовать на каплю супа, пролившуюся на скатерть.
Когда все наконец было готово, бабушка Бон зазвонила в колокольчик. Глупости какие, рассердился Чарли, можно подумать, никто не заметил, что стол накрыт.
– А колокольчик нам зачем? – спросил он.
– Традиция, – отрезала бабушка Бон. – К тому же у Патона слабое обоняние.
– Но дядя Патон всегда ел отдельно!
– Сегодня, – с нажимом объявила бабушка Бон, – он обедает с нами.
– Приговор обжалованию не подлежит, – высказалась Мейзи, но ее саркастическая усмешка почти сразу исчезла под пристальным взором четырех сестриц.
Дядя Патон вышел к столу с крайне раздраженным видом, и обед начался. Мейзи старалась как могла, но десять минут – слишком короткий срок, чтобы успеть приготовить что-то мало-мальски съедобное. Поэтому суп оказался пересолен, курица подгорела, а бисквит имел такой жалкий вид, как будто его предварительно топили в сиропе. Впрочем, никто ни на что не сетовал. Тетушки кушали от души – только ложки и вилки мелькали.
