Юлия Латынина - Дело о лазоревом письме
Пять лет назад такой вот праздничный мост обвалился: пострадало сто сорок человек императорской свиты, одна золоторогая коза и народ под мостом, но в этот раз никаких происшествий не было.
На следующий день Шаваш срезал на рынке кошелек и вдруг почувствовал угрызения совести. «Даже бессмысленный зверь, овца и павлин, – подумал он, – слушаются императора, а я вот нарушаю закон!» Но кошелек все-таки срезал.
Тем временем в зал вошел господин Андарз. Господину Андарзу было немного за сорок. Это был человек очень красивый, худощавый, с приятным лицом цвета топленого молока, и с проницательными серыми глазами, формой напоминающими персиковую косточку. Руки его были несколько тонки в запястьях, и кончики длинных и узких пальцев были выкрашены хной. Шелковое платье Андарза было расшито павлинами и единорогами, и из-под платья виднелись кончики сапог, украшенных серебряными ирисами. На голове у него была круглая шапочка, увенчанная выступом наподобие соколиного клюва.
Помощник десятого судьи поспешно подставил ему бронзовую табуреточку.
– Как можно сидеть в присутствии судьи, – отрывисто проговорил Андарз и отошел к левой стене. Нечаянно он стал как раз под тем местом, где расположился Шаваш. Лицо его, отраженное в зеркале, было совершенно невозмутимым, но сверху Шаваш вдруг увидел на его затылке бисеринки пота. «Удивительные люди чиновники» – подумал Шаваш, – даже потеют затылком.
– Значит, – осведомился судья, сделав знак писцам, – убитый был вам знаком?
– Увы, да! – промолвил государев наставник. – Я учился с ним вместе в дворцовом лицее! Его звали господин Ахсай. Он был назначен тысячником морских перевозок в Лакку и проявил на этом посту известные способности. Впоследствии он незаслуженно подвергся взысканиям: наша семья нашла возможным поручиться за него. Ахсай получил должность в провинции Дая, однако проживал в основном в столице.
Тут Шаваш заметил, что молодой помощник судьи быстро и нагло усмехнулся. Дело в том, что провинция Дая была давно завоевана варварами, и должности в ней за деньги приобретали люди, подозреваемые в богатстве. Таких людей называли пустыми чиновниками. Эти пустые чиновники понастроили себе по империи домов с изукрашенными окнами, завели павлинов в садах и рабов в мастерских, – потому что по закону государя Иршахчана только чиновникам полагались дома с выгнутыми бровями и павлины в садах, и они, конечно, не очень твердо знали имена своих провинций, а зато хорошо знали дебет и кредит. Нажитые им земли и лавки они обычно дарили высоким сановникам в обмен на покровительство и право управления подарком. Разумеется, все эти люди ужасно рисковали, что их покровителя арестуют, а подаренную землю заберут в казну. При аресте Руша около двух тысяч уважаемых людей пострадало таким образом, – в провинции многие с трудом откупились, а в столице Нарай защемил им горло.
– Я, – продолжал между тем Андарз, – не поддерживал с ним связи, но, будучи благодарен мне, этот человек несколько раз в месяц наносил мне визиты, и, хотя лично я не имел в нем никакой нужды, он выполнял разные мелкие поручения моей жены. Я неоднократно предупреждал женщину, чтоб они не имели с ним дела, – но разве ее переспоришь?
Императорский наставник смущенно засмеялся, и судья хихикнул. Страсть господина Андарза к женщине по имени Лина была притчей во языцех. Господин Андарз встретил ее год назад в домишке какого-то лесника, застигнутый грозой. Затащил девицу на ночь в постель, а на следующий день увез с собой. Женщина эта была настырная, и по ее настоянию Андарз отослал из столицы других четырех жен. Господин Андарз продолжал:
– Словом, вчера моя жена дала этому Ахсаю письмо для своих родителей, которые живут в императорских охотничьих угодьях, да немного денег, чтобы он его отнес. Ей не терпелось получить ответ вчера вечером, и она раскапризничалась как раз…
Уголки холеного, чуть сладострастного рта опустились вниз, и все присутствующие живо представили себе в какой именно миг, по обыкновению, раскапризиничалась глупая женщина.
– Я попытался ей объяснить, что родители ее живут далеко, что господина Ахсая, верно, угощали чаем, и что из-за всего этого он не мог поспеть в Город до того, как на ночь закрыли ворота. Но когда ворота открыли, а господина Ахсая все не было и не было, госпожа раскричалась так, что я был принужден послать прислугу, поискать, не напился ли господин Ахсай где-нибудь по пути в кабачке. С ним такое случалось. И вот…
– Дело яснее ясного, – сказал судья. – Видимо, вчера господин Ахсай вернулся в столицу до того, как были закрыты внешние городские ворота, но прибыл к воротам Верхнего Города после того, как они уже были заперты. Скорее всего, не имея возможности в ту же ночь попасть в Верхний Город, и имея предлог не возвращаться домой, он решил отыскать какой-нибудь постоялый двор, и поплатился за свои пороки.
Кивнул сам себе и осведомился:
– А из-за чего подвергся взысканиям господин Ахсай?
– Его обвинили в сообщничестве с торговцами Осуи.
Судья сокрушенно воздел глазки к небу и пробормотал:
– Ужасно. Ужасно, сколько беспочвенных обвинений возводилось на людей во времена Руша!
После этого в зал ввели Лоню-Фазаненка с приятелем. Судья выпучил глаза и закричал:
– Рассказывай, негодяй, как ты убил человека!
Фазаненок повалился на колени:
– Ваша честь, мы его не убивали! Вчера вечером я с приятелем шел у канала, вдруг вижу, – плывет тело. Мы его вытащили на берег, начали приводить в чувство, а он уже мертвый. «Это самоубийца», – говорит мой приятель. Я нащупал кошелек и подумал: «Этому человеку его кошелек уже не нужен, а мне, наоборот, очень кстати, – разве не справедливо будет, если я возьму его себе?»
Судья сделал знак, и казенный лекарь сказал:
– В легких у трупа нет воды, на шее имеется полоса от веревки, а под правым ухом и на затылке – две круглые вмятины. Человека этого сперва придушили, а потом бросили в канал. Самоубийства тут быть не может.
Судья всплеснул руками и закричал на Лоню-Фазаненка:
– Признавайся, дрянь! Ты задушил человека, а потом бросил его в воду! Мыслимо ли такое дело, чтобы тот, кто убил покойника, оставил при нем кошелек и золотые бубенчики!
Фазаненок, однако, уперся на своем:
– Не убивали мы, ваша честь! – твердил он.
Но куда там! Судья распорядился: из подвала притащили бочку с плетьми, томившимися в рассоле. С преступников сорвали одежду и стали бить их от шеи и до копчика: скоро кончики плетей были все в крови.
Лоня не выдержал и показал следующее:
– Шел-де ночью по мостовой, и, будучи пьян, споткнулся о чиновника. Он меня обругал грязной рожей, а я его задушил. Потом оборвал с него кошелек и бубенчик, а тело бросил в воду, надеясь, что сойдет за самоубийство.
