Холли Блэк - Отважная
Вэл отключила телефон. Она пнула ногой пустую бутылку, посмотрела, как она катится в лужу, а потом топнула по луже. Отражение девушки расплылось. Единственным, что осталось четко видно, был ее рот – красная полоса на бледном лице. Она потерла его рукой, но краска только размазалась.
Когда пришел следующий поезд, Валери села в него, протиснулась на растрескавшееся оранжевое сиденье и прижалась лбом к прохладному окну. Телефон зазвонил, но она отключила его, не посмотрев на экран. Когда Вэл снова повернулась к окну, то увидела отражение своей матери. Ей понадобилась секунда, чтобы понять: она смотрит на себя в макияже. Сгорая от ярости, девушка быстро прошла в туалет.
Помещение было грязным, но просторным, с липким резиновым полом и жесткими пластиковыми стенами. Вонь мочи смешивалась с запахом искусственных цветов. Лепешечки использованной жвачки украшали стены.
Валери села на крышку унитаза и заставила себя расслабиться, глубоко вдыхая гнилостный воздух. Ногти ее больно впились в мягкую плоть рук, и благодаря этому она овладела собой и почувствовала себя немного лучше.
Вэл удивила сила ее ярости. Гнев затопил ее так, что ей стало страшно, что она начнет орать на кондуктора и пассажиров поезда. Она не могла представить, как выдержит всю поездку, и уже чувствовала себя совершенно измученной усилиями, которые ей приходилось тратить, чтобы держать себя в руках.
Вэл потерла лицо и посмотрела на свою дрожащую ладонь, испачканную винно-красной помадой. Затем она расстегнула рюкзак и высыпала его содержимое на грязный пол раскачивавшегося на ходу поезда.
Ее фотокамера со стуком вывалилась на пол вместе с парой кассет пленки, школьной книгой – «Гамлетом», которого ей следовало уже давно прочесть, парой завязок для волос, смятой пачкой жвачки и дорожным туалетным набором, подаренным матерью на прошлый день рождения. Неловкими пальцами Вэл открыла его: пинцет, маникюрные ножницы и бритва заблестели в тусклом свете. Валери вытащила ножницы и прикоснулась к узким острым концам. Она выпрямилась, посмотрела в зеркало и, схватив прядь волос, принялась резать.
Когда она закончила, пряди лежали вокруг ее кроссовок, словно медные змейки. Вэл провела рукой по обритой голове, скользкой от розового жидкого мыла и в то же время шершавой, как кошачий язычок. Девушка глядела на свое отражение, ставшее чужим и некрасивым, на немигающие глаза и губы, сжавшиеся в узкую линию. Секунду она даже не могла понять, о чем думает незнакомка в зеркале.
Бритва и маникюрные ножницы со звоном упали в раковину, когда поезд резко дернулся. Вода заплескалась в унитазе.
– Эй! – крикнул кто-то из-за двери. – Что там происходит?
– Минутку! – откликнулась Вэл.
Она сполоснула бритву под краном и засунула ее в рюкзак. Забросив его на плечо, она оторвала кусок туалетной бумаги, смочила в воде и присела на корточки, чтобы собрать волосы.
Когда Вэл выпрямилась, ее взгляд снова упал на зеркало. На этот раз оттуда на нее смотрел молодой человек с такими нежными чертами лица, что ей показалось: он не сможет постоять за себя. Вэл моргнула, открыла дверь и вышла в коридор вагона.
Она вернулась на свое место, чувствуя, что пассажиры поспешно отворачиваются от нее. Уставившись в окно, Вэл видела, как мимо проносятся пригородные лужайки. А потом поезд заехал в туннель, и в окне осталось только ее новое, непривычное отражение.
Поезд остановился у подземной платформы, и Валери вышла, вдохнув едкий дым выхлопа. Она поднялась по узкому неработающему эскалатору, протискиваясь между людьми. Станция «Пени» была заполнена пассажирами, которые спешили, не глядя друг на друга, и лотками, где продавались брелки и кулоны, шарфы и волоконно-оптические цветы, переливавшиеся разными оттенками. Валери двигалась вдоль стены, миновав грязного нищего, спавшего под газетным листом, и группу девочек с рюкзаками, кричавших друг на друга по-немецки.
Ярость, которую она испытывала в поезде, исчезла, и Вэл шла по станции, словно лунатик.
Чтобы попасть к Мэдисон-сквер-гарден, надо было подняться по еще одному эскалатору и пройти мимо вереницы такси и киосков, торговавших засахаренным арахисом и сосисками. Мужчина вручил ей какую-то листовку. Она попыталась ее вернуть, но он уже прошел дальше, и у Вэл остался листок бумаги, обещавший «живых девиц». Она смяла его и засунула в карман.
Девушка протолкалась по узкому коридору, забитому людьми, и остановилась у билетной кассы. Молодой паренек за стеклом поднял голову, когда она просунула в окошко билет Тома. Вид у него был удивленный. Она решила, что ее бритая голова произвела сильное впечатление.
– Вы можете вернуть мне за него деньги? – спросила Валери.
– У вас уже есть билет? – уточнил он, щурясь, словно пытаясь сообразить, какую хитрость она задумала.
– Угу, – ответила она, – мой бывший парень, придурок такой, не смог пойти.
На лице кассира отразилось понимание, и он кивнул.
– Вас понял. Послушайте, я не могу вернуть вам деньги, потому что игра уже началась. Но если вы дадите мне оба, я найду вам место получше.
– Валяйте, – сказала Вэл и улыбнулась впервые за всю поездку.
Том уже отдал ей деньги за свой билет, и она обрадовалась возможности хоть немного отомстить ему таким образом.
Кассир передал Валери другой билет, и она прошла через турникет, проталкиваясь сквозь толпу. Люди с красными лицами переругивались. В воздухе пахло пивом.
Девушке хотелось посмотреть эту игру – ей очень нравилось, как хоккеисты, словно невесомые, легко двигались на льду, балансируя на острых лезвиях. После этого лакросс казался неуклюжим: просто толпа людей, топчущих траву. Но, направляясь от входа в сторону своего места, Вэл почувствовала, как ее желудок свело от ужаса. У «Рейнджерз» выдался отличный сезон, и игра была важна для всех зрителей, как раньше и для нее, но теперь Вэл просто убивала время, пока не придется возвращаться домой.
Она нашла проход и стала пробираться внутрь. Большинство мест уже были заняты, так что ей пришлось протискиваться мимо группы краснолицых парней. Они вытягивали шеи, чтобы смотреть мимо нее, сквозь стеклянный барьер на поле, где уже начался матч. На стадионе пахло холодом, как после снегопада. Но даже в моменты, когда ее команда неслась к воротам, мысли Вэл возвращались к матери и Тому. Ей не следовало уходить вот так. Вэл жалела, что не может проиграть все снова. Она даже не стала бы обращать внимание на мать, а просто дала бы Тому в морду. А потом, глядя на него, она бы сказала: «От нее я такого ожидала, но о тебе имела лучшее мнение». Это было бы идеально.
Или, может, ей стоило расколотить окна машины Тома. Но вообще-то машина у него и так была просто грудой металлолома, так что, наверное, не стоило.
