Ольга Голотвина - Сокровище троллей
По дороге этой неспешно брела, опираясь на посох, крупная, толстая старуха в суконном плаще с капюшоном и мужских сапогах. Холщовая сума через плечо выдавала в старухе побирушку, но в остальном женщина выглядела не так уж и нищенски. И сапоги, и плащ с побитой молью меховой оторочкой, и темное платье были хоть и поношенными, но вполне еще добротными.
По обе стороны дороги чернел ельник — мрачные приземистые деревья, исковерканные буранами.
Нищенка не удивилась, даже не вздрогнула, когда разлапистая ель окликнула ее сиплым, простуженным голосом:
— А ну, старая чума, стой!
С приветливой улыбкой старуха оглянулась на оклик:
— Доброго вам здоровьичка, Бурьян и Горластый!
— Ишь ты! — удивилась ель уже другим голосом — слабым, писклявым. — Я вроде молчу, а эта змеюка учуяла…
— Учуяла, учуяла, — ухмыльнулась нищенка. — Твой сапог за поворотом наследил. Левый. Со сбитым внутрь каблуком.
— Глазастая… — враждебно откликнулся простуженный голос.
Еловые лапы с хрустом раздвинулись, усыпая хвоей снег. Из-под них вынырнул косоглазый смуглый парень в овчинной куртке. Темные глаза зло глядели на старуху.
— Ну, бабка Гульда, потолкуем мы с тобой о прошлых делах! Крепко так потолкуем!
— О каких еще прошлых делах? — наивным, простодушным голосом вопросила нищенка. — Разве ж я тебя, Бурьян, когда обижала?
Из-под тяжелых еловых лап донеслось хихиканье.
— Во, и Горластый не забыл, — покосился на ель Бурьян, — как ты нам пакостила. А ну сказывай: откуда и куда бредешь?
— Землянику собирала! — огрызнулась бабка Гульда. — Так тебе все и расскажи!
— Расскажешь, старая, расскажешь, коли не хочешь, чтоб я из твоей шкуры ремней нарезал.
— Да я просто-напросто бреду себе в «Посох чародея», — профессиональным нищенским голосом захныкала старуха. — Голодная, холодная, ищу, кто бы мне хоть корочку хлебца подал. Крестьяне скряжничают, ваш брат разбойник злобится…
— Цыц! — оборвал ее причитания Бурьян. — Вчера тебя один из наших видел у Медвежьего Волока. А два дня назад ты, сказывают, собиралась в верховья Безымянки? Никто туда не ходит, а ты… Что-то ищешь, толстая гадина. Или сыскала уже?
— А хоть бы и так! — азартно огрызнулась Гульда. — Что сыскала — тебе ни к чему. В мешке не унесешь, в кабаке не пропьешь, скупщикам краденого не загонишь. А я… — Нищенка резко оборвала фразу.
— Ну, чего замолчала? — подбодрил ее разбойник. — Ты не молчи, старая, молчать — для здоровья вредно. На погребальном костре всласть намолчишься, а сейчас отвечай: чего ты такое нашла?
— Прореху в Грани, — неохотно ответила старуха. — Подгорные Охотники ее называют Вратами Миров.
Разбойник несколько мгновений озадаченно молчал. Затем обернулся к ели:
— Слышь, Горластый, а оно нам зачем?
— Тебе ни к чему, — опередила Горластого бабка. — А я с первого же Подгорного Охотника, что забредет в эти края, стрясу хорошую денежку. Небось не поскупится, лишь бы я его туда проводила. Опять-таки неподалеку крепость поставлена, так Хранитель и золота не пожалеет, чтоб узнать, откуда в наш мир лезет всякая хищная дрянь.
— Ага, — заинтересовался Горластый. — Это я тоже могу… А еще говорят: там, где дыра в Грани, стоят ворота из чистого золота.
— Врут! — ответила бабка твердо, но очень уж поспешно.
— Проведешь нас туда, — решился Бурьян.
— Эй, постой! — пискляво встревожился из-под ели Горластый. — Кого это — «нас»? Коль мозги отморозил, так хоть за двоих не решай! Это ж Гульда, змеюка подколодная! Помнишь, ты говорил, что у нее где-то денежки спрятаны? Вот так же хотел дознаться… а чем дело кончилось? Нас два ящера на дерево загнали!
Бурьян тихо зарычал сквозь зубы: не забылось унижение.
— А потом ты, я да Тумба хотели вызнать, где прежний атаман золотишко зарыл — помнишь? Ты сказал: мол, ведьме это известно… И что, вышел прок? Эта гадина так Тумбу заморочила, что он нам с тобой ребра пересчитал! Никуда не ходи с этой старой стервой, не будет тебе от этого богатства!
— О Безликие! — ахнула старуха. — Неужто близок конец света? Чудеса творятся наяву, какие не под силу и Первым Магам! Горластый — и вдруг поумнел!
Не отвечая ехидной бабе, разбойник продолжал уламывать своего дружка:
— Не верь ведьме! К Безымянке она тебя потащит, да? А часто туда люди ходят? Ты ее лучше пристрели! Всадить ей стрелу в глаз, так вся округа спасибо скажет!
— А, — успокоилась бабка, — не будет конца света. Как все было, так и осталось… Вот ты ведьмой меня назвал — а знаешь, что с тем бывает, кто ведьму убьет?
— Не знаю, — озадаченно отозвался Горластый. — А… что?
— А попробуй, раз тебе интересно, — безмятежно предложила старуха.
— Хватит! — вмешался Бурьян. — А ну, жаба болтливая, дай сюда руку!
И деловито привязал к левой руке нищенки конец конопляной веревки.
— Это еще зачем? — возмутилась та. — Разве ж я смогу убежать от такого молодого да сильного? Тяжела я на ногу, да и годы мои не те…
— Ой, берегись, Бурьян! — остерег приятеля из-под ели Горластый. — Если она говорит «годы мои не те» — стало быть, пакость учинить задумала!
— Может, и задумала, — хмуро согласился Бурьян. — Слышь, ты, холера в платье, демонская бабушка, — клянись, что поведешь меня правильной дорогой, какой сама ходила. Клянись своим погребальным костром!
— Привязали веревкой, словно козу, да еще и клятву требуют… — хнычущим голосом начала было нищенка.
— Клянись! — свирепо перебил ее Бурьян.
Бабка Гульда подняла голову и отчеканила неожиданно твердо:
— Клянусь, что поведу тебя той же самой дорогой, какой недавно ходила, — и прямо туда, куда тебе, Бурьян, вздумалось тащиться. И пусть мне после смерти костер не сложат, ежели хоть самую малость собьюсь с этого пути!
* * *— Румра, как ты стала шайвигаром?
Закутанная в меховой плащ женщина отвела от своего лица отягощенную снегом ветку и придержала чалого конька, чтобы он шел вровень с лошадью Литисая.
Двое наемников, ехавших позади, насторожили уши. Всегда полезно узнать побольше о начальстве.
— Ну… я наемницей была. С шестнадцати лет. Довелось побывать на последней грайанской войне. На Черных Пустошах дрались, за Лунными горами. Натерпелись страху: грайанцы само собой, но там еще и нежить всякая бродила. В одной заварушке ранили сотника. Мы отступали, я его вытащила. После этой драки нам обоим пришлось расстаться с армией: до того неаккуратно меня грайанский вояка по руке рубанул, повредил сухожилия… — Женщина подняла к глазам правую руку в меховой варежке. Пальцы навсегда согнулись, словно Румра держала невидимое яблоко. — Что за наемник, если пальцы даже ложку не возьмут? Сотнику удалось пристроиться шайвигаром в крепость Шадстур, так он меня не забыл, взял к себе в помощники. Там и крутилась, а осенью мой бывший командир шепнул словечко кому надо: мол, толковая баба, сумеет быть шайвигаром. — И хохотнула: — Вот уж действительно Левая Рука, если правая работать не желает!
