Джордж Мартин - Одинокие песни Ларена Дорра
Его белые одежды к тому времени стали серыми. Но песня еще не закончилась. Шли годы и столетия, Ларен похудел, осунулся, в его глазах загорелся сумасшедший огонь, но он не постарел ни на йоту. Солнце светило зеленым, потом фиолетовым и наконец, беспощадно-бледно-голубым. И с каждым кругом все меньше и меньше красок становилось в его мире. Об этом пел Ларен. О нескончаемой веренице пустых дней и ночей, когда только музыка и память сохраняли его здравомыслие.
Когда музыка стихла, видения исчезли, и нежный голос певца отзвучал в последний раз, Ларен улыбнулся и взглянул на Шарри. Она поняла, что дрожит.
— Спасибо, — ласково сказала она, зябко поводя плечами.
Ларен взял свой инструмент и оставил ее одну.
Следующий день выдался холодным и хмурым. Однако Ларен предложил ей выйти в лес поохотиться. Они преследовали странного зверя, наполовину кошку, наполовину газель, но навряд ли могли догнать его. Хотя если бы это им вдруг удалось, их бы встретили острые когти и мощные клыки. Но Шарри это не волновало. Она предпочитала азарт погони, а не убийство. Было какое-то бесшабашное и дикое веселье в этих гонках по мрачному лесу. Крепко сжимать в руках лук, которым никогда не пользовалась, и нести за спиной колчан со стрелами, вырезанными из сердцевины тех исполинских деревьев, которые их окружали. Они оба были укутаны в серый мех, и Ларен весело улыбался ей из-под волчьего капюшона. Листья, чистые и хрупкие, как стекло, с приятным хрустом ломались у них под ногами, пока они бежали, а они все бежали и бежали.
Позже, не запятнанные кровью, но ужасно усталые, они вернулись в замок, где Ларен устроил великолепный пир в обеденной зале. Они улыбались друг другу с разных концов стола пятидесяти футов длиной, и Шарри следила за облаками, плывущими в окне над головой Ларена. Вскоре она увидела, как окно обратилось в камень.
— Почему это происходит? — спросила она. — И почему ты никогда не выходишь ночью?
Он пожал плечами.
— У меня есть на то причины. Ночи, скажем, не очень хороши здесь.
Он отхлебнул горячего приправленного пряностями вина из большого драгоценного кубка.
— В этом мире, из которого ты пришла — скажи мне, Шарри, там есть звезды?
— Да. Вернее, нет. Они были — очень давно. Но я еще помню. Ночи тогда стояли жаркие и темные, а звезды казались крошечными бисеринками света, далекими и очень холодными. Ты, наверное, мог видеть нечто подобное. Они переплетались в затейливые узоры, и мужчины моего мира, когда они были молодыми, давали имена каждому такому созвездию и рассказывали о них истории.
Ларен кивнул.
— Я думаю мне бы понравился твой мир, — сказал он. — Мой прежний немного походил на него. Только звезды были тысячи цветов, и они двигались, как призрачные шестеренки в ночи. Иногда они окутывались вуалью, чтобы скрыть свой свет. Тогда ночи становились белесыми и мерцающими, как осенняя паутина. В такое время мы любили выходить в море, я и та, которую я любил. Мы вместе ждали появления звезд. Это было хорошее время для песен.
Его голос снова стал печальным. Темнота прокралась в комнату, она наполнила воздух мраком и молчанием. Еда остыла, и Шарри уже не видела лица Ларена на расстоянии разделявших их пятидесяти футов. Тогда она встала, подошла к нему и непринужденно села на край стола рядом с его креслом. Ларен приветливо улыбнулся, и тотчас же, словно от порыва ветра, все факелы вдоль стен вспыхнули с удвоенной силой. Он предложил ей вина, и ее пальцы помедлили расставаться с его рукой когда она брала бокал.
— То, что ты рассказал… У меня тоже было такое, — медленно проговорила она. — В теплые дни, когда вокруг не было людей, нам нравилось вдвоем на берегу мне и Кайдару.
Она запнулась, глядя на него.
Его глаза стали холодными и колючими.
— Кайдар?
— Да. Он бы понравился тебе, Ларен. И думаю, что и он бы смог полюбить тебя. У него были рыжие, почти красные волосы, широкие плечи, и огонь горел в его глазах. Он обладал властью, гораздо большей, чем моя. И имел такую же волю. Они взяли его однажды ночью. Но не убили. Только унесли прочь от меня и из нашего мира. В тот день я поклялась, что найду его. Я знаю многие ворота, на мне темный обруч, и Семерым не так-то просто остановить меня.
Ларен выпил вина, его взгляд был прикован к пламени факелов.
— Существует бесконечно много миров, Шарри.
— Что ж, у меня достаточно времени. Ведь я не старею, Ларен. Мы были вместе очень недолго, но Кайдар открыл мне счастье. То, к которому Семеро не имеют никакого отношения. Мне было радостно смотреть на него, чувствовать его руки и видеть, как он смеется.
— Да. — Ларен Дор улыбнулся, но было что-то горькое и вымученное в его улыбке. В воздухе повисло молчание.
Шарри первая нарушила его.
— Мы, кажется, слишком далеко ушли от того, с чего начали. Ты так и не сказал, почему твои окна закрываются на ночь.
— Ты прошла много дорог, Шарри. Ты ходишь между мирами. Видела ли ты миры, в которых нет звезд?
— Очень часто, Ларен. Однажды я видела пустынный безлюдный мир, над которыми тлело остывшее солнце, а небо ночью казалось черной бездонной пропастью. Я видела землю хмурых уродливых шутов, где не было неба, и раскаленное солнце шипело и шкворчало в океане. Я бродила по торфянистой местности, поросшей вереском, и встретила там угрюмых волшебников, которые каждое утро зажигали радугу, чтобы осветить свою лишенную солнца землю.
— В этом мире тоже нет звезд, — сказал Ларен.
— И что… Именно это пугает тебя так сильно?
— Нет. Но существует нечто иное. — Он взглянул на нее. — Ты хочешь увидеть?
Она кивнула.
Столь же внезапно, как они и зажглись, все факелы в зале разом погасли. Комната утонула во мраке. Шарри взглянула через плечо Ларена. Каменная стена рассыпалась, высвобождая проем окна, в который с улицы проникал серый зыбкий свет.
Беззвездное небо было почти черным, но даже на этом темном фоне Шарри различила медленно движущуюся тень. Свет исходил от нее. Пыльный двор, зубчатая стена и серые знамена отчетливо вырисовывались под ее свечением. Девушка перевела взгляд наверх.
Нечто за стенами башни в упор смотрело на нее. Оно было величиной с гору и занимало половину неба. Оно имело грубые человеческие очертания, и хотя давало свет, рассеивающий темноту, Шарри вдруг поняла, что это была тьма по ту сторону тьмы. На тени было подобие капюшона и длинный плащ, а ниже нее расстилался мрак, более зловещий, чем мрак могилы. Единственными звуками были дыхание Ларена за ее спиной и биение ее собственного сердца. Но в своей голове Шарри слышала громкий дьявольский смех.
