Дмитрий Воронин - Наследник Атлантиды
Глаза быстро пробежали по строкам. Верменич Ярослав Борисович, родился… проживает… приметы… Сергей отметил, что приметы написаны весьма профессионально, тем непередаваемым милицейским жаргоном, который, с точки зрения нормального человека, ни в коей мере не характеризует внешность. Но опер с достаточным опытом и по этому скупому перечню способен построить картинку и узнать описанного человека. Даже в толпе. Даже в шапке.
Холост… проживает с матерью… род занятий… В двух последних фразах были впечатаны вопросительные знаки.
Далее шел ничем не примечательный текст. Своего рода характеристика, не слишком положительная, но было заметно, что человек, печатавший этот текст, старался быть объективным, хотя получилось это у него не очень хорошо. Глаза быстро пробежали лист до конца…
И остановились. Сергей снова прочитал последнюю фразу. Затем еще раз, и еще… Поднял на генерала непонимающие глаза.
– Это шутка?
Короткая фраза прозвучала резко, слишком резко, если учитывать, кому она была адресована. Но генерал и бровью не повел. Зато покачал головой…
– Не знаю. Не знаю, Сергей Павлович. Эта хм-м… бумага пришла ко мне от одного знакомого, давнего знакомого. Скажем, я ему многим обязан. Я хотел бы отправить это в корзину, но… не могу.
Генерал говорил медленно, с явным трудом подбирая слова. Сергей внимал, нет-нет да и возвращаясь взглядом к невозможной, неуместной здесь фразе.
– Я этому человеку… доверяю.
Судя по голосу, тут дело было не в доверии, а в чем-то большем, в каких-то обязательствах… но вряд ли генерал собирался посвящать капитана в такие тонкости.
– Короче, капитан, будете работать. Часть дел сдадите Седову, оставите себе пару-тройку самых… долгоиграющих. Если надо будет наружку подключать – не стесняйтесь, с прокуратурой я договорюсь. Ну и остальное… что сочтете нужным. Отчитываться будете лично мне. Вопросы есть?
– Машину надо, – пробормотал Сергей.
Почему-то именно эти слова вырвались в первую очередь. Не о глупости и несуразности этого задания вообще. О том, что узнай кто об этом – его сочтут полным идиотом. И в лучшем случае уволят с треском. А то и запрячут в дурку до конца дней. Но рефлексы сработали – если начальство дает важное поручение, значит, под это дело можно что-нибудь стребовать.
– Сержанта Юшкова откомандируют в ваше распоряжение. И еще… я прошу вас, Сергей Павлович, чтобы круг лиц, ознакомленных с этим м-м… документом, был предельно ограничен. Лучше всего, если знать о нем будете только вы и я. И тот, кто его написал.
– Я могу узнать, кто автор?
– Нет, – отрезал генерал. Может быть, слишком уж поспешно.
– Ясно. А Панарин?
Игнат Семенович Панарин был непосредственным шефом Сергея и, следовательно, просто обязан был быть в курсе всех дел своего подчиненного. Как это вязалось с требованием генерала – предельно ограничить круг посвященных в весь этот бред лиц, капитан представлял себе плохо. Тем более что бульварных книжек полковник Панарин не читал, в просмотре фильмов несерьезного направления замечен не был, желтой прессой не интересовался и вообще являл собой образец матерого ментовского волка… с непременно усталыми глазами, компьютерной памятью и бульдожьей хваткой. И с Панарина, кстати, сталось бы в ответ на эту бумагу послать генерала на три всему миру известные буквы. В том числе и в лицо.
– В детали я его не посвящал… но карт-бланш он вам даст. В общем, работайте, капитан. Быстрых результатов, разумеется, не жду… – Генерал вздохнул и махнул рукой. – Да и какие тут, к бесу, результаты. Но покопать надо, надо… вопросы?
Сергей замялся на мгновение, затем осторожно спросил:
– Почему это дело вы… доверяете именно мне?
Ответ последовал незамедлительно, по всей вероятности, будучи заготовленным заранее. Ответ для Буруна не слишком приятный, но по крайней мере достаточно честный. Генерал даже перешел на «ты», чего никогда не допускал в общении с подчиненными. То ли это был добрый знак, то ли нет – разобраться в таких тонкостях можно будет и позже.
– Ты неважный опер, капитан. Ты сам это знаешь, тут я тебе Америку не открыл. Но ты, наверное, единственный, кто сможет заняться этим делом… всерьез. Все остальные решат, что старик сбрендил… и правы будут, быть может. А ты молодой, незашоренный… и, в конце концов, не зря же тебе прозвище навесили? Вот и оправдаешь. Истина – она ведь где-то там, верно? Или где-то рядом, не помню этот дурацкий фильм. Ищи истину, капитан. Скажешь, что все это полнейший бред, – на том точку и поставим. Если все пшиком окажется – что ж, работенка как раз для Малдера, так? А если нет… там видно будет. Но чует мое сердце, чует – не все тут так просто. Тот, кто писал бумагу – он зря панику поднимать не станет, не тот человек.
– Если так все серьезно, может, лучше передать это дело соседям?
И об этом вопросе Сергей тут же пожалел. Сейчас следовало бы ожидать гневной – в меру, разумеется, – отповеди о чести мундира, о том, что негоже перекладывать свою работу на плечи других и уж тем более на широкие плечи парней из «Комитета глубинного бурения», как по старой памяти все еще называли ФСБ. Менты очень не любили, когда в их дела вмешивались коллеги из конкурирующей структуры.
Но генерал лишь пожал плечами.
– Кто знает, может, они тоже будут работать с этим… объектом. Если что – докладывайте мне немедленно, постараюсь уладить.
Он сделал паузу, давая понять Сергею, что аудиенция окончена. Капитан понял правильно, тут же встал – чуть не по стойке «смирно», разве что каблуками не щелкнул.
– Разрешите идти?
– Идите, капитан… и удачи вам. Знаю, понадобится.
И глядя как за Буруном закрывается дверь, потянулся к душащему галстуку, рванул с неожиданной яростью, разорвав резинку. Покатилась по столу вырванная с мясом пуговица форменной рубашки. А потом генерал вдавил кнопку селектора, прохрипел:
– Нина… найди мне коньяку. И побыстрее, девочка…
Сергей извлек из сейфа папку, аккуратно положил на стол. Пухлое дело уже не помещалось в картонных корочках – и большей частью содержало в себе кучу мусора. Кучу никому не нужных бумаг – отчеты наружного наблюдения, справки, рапорты и доклады… Но среди этого вороха имелись настоящие жемчужины. Только вот показать их кому-то, похвастаться, не было никакой возможности. Ни один нормальный человек в это не поверит. Несмотря на все подписи и печати, украшающие документы.
Он выглянул в окно. Над городом нависли мрачные, тяжелые облака, хлеща водой асфальт, стены домов, начавшую желтеть листву. И прохожих, конечно – тех, кому в такую отвратную погоду довелось выползти из теплых уютных квартир.
