Александр Розов - Депортация (мини-роман – трансутопия)
2. Великая Хартия и мировая пресса
Вымывшись и завернувшись в лава-лава, Грендаль наконец-то почувствовал себя действительно дома. Вся семья собралась на центральной террасе, выполнявшей по обычаю функции гостиной. Правда, Иржи уже сидел за компьютером и что-то делал в интернете, а Саби спала, завернувшись в плед, в широком кресле перед выключенным телевизором в дальнем углу террасы, выходящем в сад.
— Опять смотрела мультик про этих дурацких белых медведей? — спросил он, почесав ее за ухом.
— Они не белые медведи, а панды, — пробурчала она, не открывая глаз.
— Ты уверена, что это меняет дело?
— Меняет. Они не дурацкие, а прикольные, — она все-таки открыла глаза, — Ой, па, а ты когда приехал?
— Минут десять назад. Милая, тебе не кажется, что в детской тебе было бы удобнее спать, чем здесь? Мы ведь будем шуметь и все такое…
— Шумите, — великодушно разрешила она, поворачиваясь на другой бок, — мне не мешает. А в детской мне скучно.
— Да что ты, в самом деле, — вмешалась Лайша, — пусть девочка спит, где ей удобнее, какая разница. И вообще садись за стол. Я тебе налила айн-топф, его надо есть горячим.
— Айн — что?
— Айн-топф. Суп такой баварский.
— А-а, — сказал он, подходя к столу, — пахнет вкусно.
— Вот и ешь уже, — сказала Лайша, — и, кстати, выкладывай, что там было? По ТВ это походило на цирк шапито. Я ничего не поняла и выключила.
— Я тоже не понял, — ответил он, проглотив первую ложку супа, — надо было ехать Джелле или Макрину. Или, хотя бы, Ашуру. В конце концов, это они судьи по рейтингу, а я — по жребию. Вот и объясняли бы…
— А Макрин вчера звонил и говорил: правильно, мол, что тебя отправили.
— Что еще говорил?
— Говорил, они твои дела на завтра расписали между собой, так что у тебя выходной. Как бы, подарок от коллег.
— Очень мило с их стороны, — буркнул Грендаль с набитым ртом.
— Не ворчи, Грен.
— Я и не думал ворчать, — возразил он, — кстати, где граппа?
— Слева от тебя в пластиковой бутылке.
— А, вижу, — он наполнил рюмку и демонстративно облизнулся.
— Па, что такое «фашист»? — спросил Иржи.
— А в энциклопедии лень посмотреть?
— Ага, там написано, что фашисты — преступники, они создали государство, запретили оценивать администрацию, и убивали всех, кто хотел регулировать общество иначе, чем они. А еще они устроили войну, хотя на них никто не нападал.
— Ну, в общих чертах, правильно написано.
— Па, а почему тогда в «Europe monitor daily» написали, что ты — фашист?
Лайша повернулась к Грендалю и, разведя руками, сказала:
— Угораздило же тебя с этим жребием. Придется объяснять ребенку про фашистов.
Грендаль пожал плечами, отхлебнул чуть-чуть водки и спросил:
— Иржи, ты ведь знаешь, из-за чего я летал в Страсбург?
— Потому что ты выгнал из страны каких-то пидорасов, а другие пидорасы из-за этого подняли крик.
Лайша всплеснула руками:
— Эй, от кого ты услышал это слово?
— От тебя, ма, — невозмутимо ответил мальчик, — ты так объясняла дяде Ван Мину. А кто такие пидорасы?
— Это те, кто из сексуальной ориентации делает политику, — вмешался Грендаль, — но давай-ка сперва разберемся с фашистами. Во-первых, решение о депортации принял не я один, а коллегия верховных судей, выбранная на этот год. Ты ведь знаешь как…
— Знаю, — перебил Иржи, — это же в первом классе проходят.
— Вот и молодец. А теперь распечатай-ка газету, где написано, что я — фашист.
Иржи несколько раз щелкнул мышкой. Из принтера выползло несколько листов. На первом был яркий заголовок:
«Шокирующие заявления инквизитора Меганезии». Ниже была Фотография Грендаля и комментарий к ней: «Впервые в истории трибуна евросоюза предоставлена фашисту» сказал Нурали Абу Салих, комиссар совета Европы по правам человека».
Дальше шел текст, в котором фрагменты прямой речи Грендаля были выделены жирным курсивом. Подборка была впечатляющая — журналисты хорошо поработали ножницами.
«Великая Хартия выше всех моральных авторитетов и всех религий со всей их историей»
«Мы вправе подвергнуть моральному террору любую группу лиц с особыми обычаями»
«Если каким-то людям не по нраву наши порядки — пусть убираются из страны»
«Никаких компромиссов. Суд выносит постановление, а полиция должна его исполнить»
«Ваша демократия — декоративный платочек, скрывающий ошейник раба на вашей шее»
«Вас поставит на колени любой знающий, что ваша толерантность — это просто трусость»
«Правительство не вправе позволять себе такие излишества, как совесть и милосердие»
«Мы содержим эффективный военный корпус, чтобы он применял оружие без колебаний»
— Ничего себе, — заметила Лайша, заглядывая ему через плечо, — хорошо еще, тебя только фашистом обозвали, а не каннибалом, например. На каннибала это вполне тянет. Грен, ты что, правда, вот так и говорил?
— Да нет же, Лайша… В смысле, я действительно это говорил, но не просто так. Все это было в тему. А здесь из меня нарезку сделали. Типа китайской лапши. Вот, черти…
— По телеку все было классно, — поддержал его Иржи, — ты зря не смотрела, ма. Я, между прочим, записал. Ну, для истории, и вообще, вдруг пригодится.
— Но это было невозможно смотреть, там же все подряд, а слушать бред, который несут эти надутые идиоты…
— Они прикольные, — возразил мальчик, — говорят по-английски, а про что — непонятно.
— Это называется «политическая риторика», — объяснил Грендаль, — такой специальный прием, чтобы заморочить голову слушателям и отвлечь их на всякую чепуху.
— Ты устраиваешь то же самое, когда тебе лень делать уроки, — добавила Лайша.
Тренькнул телефон.
— Начинается, — вздохнул Грендаль, — алло, слушаю… А, привет мама… Нормально… Да, нет, не особо… Ну их всех… Нет, честно, не хочу и не буду… Ну, дай ему трубку… Да, папа… Подожди, минуту, я тебе объясню…
Объяснял он четверть часа. Потом положил трубку и молча налил еще рюмку граппы.
— Что там? — спросила Лайша.
— Предки тоже прочли про «фашиста», — сообщил он, — папа уговаривал меня написать по e-mail координатору иностранных дел, чтобы в европейский комиссариат отправили ноту протеста, а Абу Салиху и этим журналистам закрыли визы в Конфедерацию.
— А они по контракту обязаны это делать?
— Угу, — ответил он, хлебая остывший айн-топф, — папа даже нашел там параграф номер такой-то, обязанности в случае враждебных действий иностранных должностных лиц по отношению к общественным офицерам Конфедерации. Только зачем? Ну, закроют этим уродам визы, а дальше? Это как сквалыжничать по поводу чужой кошки, нагадившей на твое крыльцо. Отсудишь полста монет, зато все будут знать, что тебя обгадили.
