Юлия Латынина - Инсайдер
– Больше ты не сядешь за руль. А то когда-нибудь убьешься.
– Ничего, – отозвался Киссур, – кого боги любят, тот умирает молодым.
* * *Через двадцать минут слуги, кланяясь, провели Киссура по крытой дороге в Павильон Белых Заводей.
В усадьбе господина Шаваша было два павильона для приема гостей: Павильон Белых Заводей и Стеклянный Павильон. Павильон Белых Заводей был отделан в старинном духе, ноги утопали в белых коврах, под потолком качались цветочные шары, золотые курильницы струили благовонный дым, на стенах висели подбитые мехом шелковые свитки, а углы (скверная вещь угол, от нее идет все плохое в доме) – были надежно скрыты от глаз поднимающимися до самого потолка комнатными вьюнами. Стеклянный Павильон проектировал какой-то иномирец, и там был только хром да стекло.
Подданных императора Шаваш обычно принимал в Павильоне Белых Заводей, а иномирцев – в Стеклянном Павильоне. Утверждали, что у этих двух мест есть волшебное свойство: когда господин Шаваш принимал своих соотечественников в Павильоне Белых Заводей, он вел одни речи, а когда он принимал иномирцев в Стеклянном Павильоне, речи его были совсем другие. Например, если его спрашивали о причинах бедности империи в Павильоне Белых Заводей, то он жаловался на жадность людей со звезд, которые только и норовят, что купить побольше Страны Великого Света за кадушку маринованного лука, а если его спрашивали о том же самом в Стеклянном Павильоне, то он жаловался на леность и корыстолюбие вейских чиновников. И так как все эти речи произносил один и тот же человек, то, согласитесь, без волшебных свойств самих помещений тут дело не обошлось.
Слуги внесли на подносах жареного гуся и корзины с отборными фруктами, уставили стол овощными и мясными закусками. Последней принесли дыню, плававшую в серебряном ушате. Шаваш, надевший уже вместо чужеземного свитера черную бархатную куртку с золотым узором из переплетающихся трав, с почетом усадил Киссура на место гостя и отбил горлышко глиняному кувшину с вином. Киссур поймал отбитое горлышко и взглянул на печать.
– Хорошее вино, – сказал Киссур, – если эту печать не подделали.
– В моем доме подделок не бывает, – отозвался Шаваш, – его сделали в Иниссе, в пятый год правления государя Варназда.
– Его сделали, когда империя еще была империей. Его сделали тогда, когда я еще не был министром, а был разбойником в горах Харайна и когда моя жена была твоей невестой.
Шаваш чуть усмехнулся и разлил вино в чашки.
– Я бы, – проговорил Киссур, – выпил того вина, которое было розлито при государе Иршахчане. Когда в империи не было ни торговцев, ни взяточников и когда всякие варвары с гор или с небес не тыкали нашему народу в глаза своими мечами или своей наукой.
– Боюсь, – отозвался Шаваш, – что вина такой давности не осталось, а если и осталось, то давно превратилось в уксус.
Друзья сплели руки и выпили вино.
После этого Шаваш принялся за закуску из молодых ростков бамбука и речного кальмара, политого пряным инисским соусом. Киссур, прищурившись, катал в руках свою чашку и глядел на человека напротив.
Даже среди вейских чиновников, которых никак нельзя было заподозрить в избытке добропорядочности, Шаваш заслужил репутацию отъявленного корыстолюбца. Брали слуги Шаваша, брали его подчиненные, брала его жена (кстати, сестра жены Киссура), брали землями и акциями, лицензиями и деньгами, опционами и породистыми конями, новейшими финансовыми инструментами и старинными картинами, брали от окраинных миров и серединных, брали от Федерации Девятнадцати и от Геры, – впрочем, диктатор Геры сам не брал и другим давал мало. Один чиновник расспрашивал, что такое супермаркет, ему объяснили, что это место, где можно купить все. «Да это же дом господина Шаваша!» – изумился чиновник. Киссур сам как-то, после особо возмутительной сделки, взял Шаваша за грудки на приеме у государя и осведомился, почем фунт родины. «Я родину люблю и продаю ее дорого», – осклабился Шаваш. Господин Шаваш говаривал: если человек говорит, что он не любит деньги, значит, деньги его не любят.
За семь лет, прошедших с того, как иномирцы пришли в империю, в стране сменились четыре правительства, и каждое из правительств отменяло всех сановников предыдущего. Шаваш был единственный из высших чиновников, который состоял при всех них и при всех уцелел, – и первый, кого он предал, чтобы уцелеть, был его учитель и господин Нан, сделавший его из маленького воришки большим начальником. Из-за такого политического долгожительства в руках Шаваша, несмотря на его незначительное происхождение и молодые еще лета, стянулись все нити влияния и управления страной.
Шаваш мог помочь всему и всему мог помешать, и даже самым лопоухим из иномирцев, прилетавших на Вею с целью инвестировать в строительство какого-нибудь курорта на лоне первозданной природы или в разработку уранового рудника, каковая разработка рано или поздно с первозданной природой покончит, – было известно, что прежде всего надо идти на смотрины к министру финансов и инвестировать сначала в Шаваша, а уж потом в рудник.
Киссур как раз покончил с половиной гуся, когда в комнату проскользнул, кланяясь, слуга и вручил Шавашу листок. «На перекрестке Весенних Огней – следы столкновения двух автомобилей, проломана черепичная кровля канавки, на асфальте – кровь и осколки фар, идентичные с разбитой задней фарой Киссура. Чешуйки серой краски, приставшие к багажнику автомобиля Киссура, также совпадают с чешуйками краски на месте столкновения». Это был ответ на те приказы, которые Шаваш двадцать минут назад отдал секретарю.
Шаваш согнул листок и положил его в оплетенный золотом рукав, за подкладкой которого, по старому обычаю, скрывался кармашек для денег и бумаг.
– А что, – спросил Киссур, – строят на поле Семи Облаков?
Чиновник подумал. Круглое его лицо осталось совершенно неподвижным, но в золотых глазах что-то мелькнуло, словно вспышка на экране локатора. Мелькнуло и пропало.
– Мусорный завод, – сказал он.
– Кто? Опять ихняя корпорация?
– Компания называется «Аялини». Владельца зовут Камински. А в чем дело?
– Ничего, просто мимо ехал. Стало интересно.
– И что же, построили они завод?
– Нет, – сказал Киссур, – завода они еще не построили. Они построили большую дорогу к мусорному заводу.
Шаваш, полулежа на диване, нянчил в руках лакированную чашку с вином. Белые дымки от стоящих вдоль стен курильниц сплетались под подсвеченным неоном потолком. Киссур обсосал гусиную грудку, запил ее новой чашкой вина и сказал:
– Мусорный завод! Предки выметали сор из дому только в полнолуние, звали при этом заклинателей, чтобы сор не подобрал колдун и не навел порчу! Представляешь, что бы творилось в домах иномирцев, если бы они выбрасывали свой сор раз в месяц! Все их обертки и банки поднялись бы выше потолка, хотя потолки у них очень высокие! Разве народ, который производит столько мусора, может называться цивилизованным? Как этот народ смеет учить нас производить, чтобы выбрасывать!
