Алекс Змаев - Туман над тропами
— Стой! Смотрите…
На большой ветке дерева, прямо над хижиной шаманки, сидела крупная марги. Кошка глядела на ребят и, казалось, подмигнула. А затем резко развернулась и исчезла в кроне.
— Крадущаяся, мне не показалось? Она точно такая же как та, которую ты отдала Туманной?
— Если и показалось, то не только тебе…
Сучок задумчиво почесал голову, но говорить больше ничего не стал.
Быстро собравшись, компания двинулась в обратный путь. Он оказался неожиданно простым — лощина успокоилась, струи кипятка больше не текли по тропе, туман рассеялся и даже свист пара стих. Место Туманной Анаконды вновь становилось таким, каким Крадущаяся привыкла его видеть во время частых путешествий к наставнице.
Когда ребята добрались до источника, уже стемнело, и гамаки пришлось развешивать в пляшущем свете языков пламени костра.
Сучок примостил свой гамак рядом с гамаком Крадущейся. Девушка посмотрела на него, подняв бровь — на большой поляне мест для гамаков достаточно, зачем тесниться? Но сочтя, что вопрос не стоит разговора, стала устраиваться спать, пока не почувствовала, как Сучок подтянул ее гамак вплотную к своему.
— Крадущаяся, ты поняла, что случилось, когда мы уходили от Логова?
— Марги видели. Красивую…
— Не только. Обряд совершеннолетия случился. Сама вспомни. Дары принесли? Принесли. Духа звали? Звали. Знак был? Был.
— Да ну, пустое. Дары по другому поводу. Я — не шаманка, а Туманная — не покровительница нашего племени. Да и обряда совершеннолетия не проводилось.
— Ах "не проводилось"?.. А что, по-твоему, сегодня шло в поселке? Да и марги тебе всегда нравились.
— Ну и что? Тебе вон опоссумы нравятся, так что — станешь Сучком Опоссума?
— Может и стану, если Покровитель позволит. Но почему именно Сучком Опоссума? Может — Опоссумом На Толстом Сучке?
— … подвешенном за лапы вниз головой. Сам подумай, зачем опоссуму на тебя влезать — ты не в его вкусе.
— Ладно, что гадать — через год узнаю. А про марги ты наставнице все-таки расскажи.
Крадущаяся, внезапно посерьезнев, кивнула головой:
— Расскажу. Обязательно.
Затем повозилась в гамаке, отворачиваясь от света костра, и мгновенно уснула.
6 день 10 луны 10901 круга от н.м. Лес.
Утром все поднялись рано и быстро собрались в путь. Слишком много впечатлений свалилось за прошедший день. Хотелось увидеть родной поселок, родителей и друзей.
С горы бежалось легко, и даже пропущенный праздник не портил настроения, они оживленно перекликались, предвкушая возвращение домой. Тем неожиданнее оказался внезапно возникший поперек тропы завал из стволов деревьев и веток, перемешанных с землей. Ребята остановились, недоуменно переглядываясь. Сучок с сумрачным видом рассматривал протянувшуюся поперек склона стену в три человеческих роста. Старший с Крадущейся подошли к нему.
— Там, — Сучок махнул рукой на тянущийся вдоль тропы скальный гребень, — по скалам пройдем.
Путь по скалам был короток, но труден, шли осторожно. Младшие не могли перепрыгивать с камня на камень, как это удавалось старшим ребятам, и цепочка растягивалась. В конце концов они миновали завал и увидели, что скрывалось за ним. Весь склон горы, до самого моря, напоминал небрежно вскопанный и прополотый огород, только вместо травы некая сила выдрала гигантские деревья и походя отбросила их на край "грядки", щедро полив берег водой.
Но главное… Поселка не было. Совсем. На прежде обжитой расчищенной среди леса поляне валялось несколько прокопченных камней от большого очага, да в яме для забора глины блестела вода. И само море изменилось — теперь берег проходил прямо там, где вчера еще стояли крайние хижины, а от большой белой скалы покровителя племени осталась только половина. Голова и передние лапы Белого Броненосца исчезли, и ровный скол известняковой скалы уходил прямо в мутные волны бухты.
Куда-то делась не только половина священной скалы, но и вся низкая, заросшая заболоченным лесом коса, соединявшая территорию племени с материком. На месте бывшего леса море спокойно перекатывало свои воды, да за возникшим проливом слегка дымилась гора Огненного Змея.
— Похоже, мы на острове, — прервал общее молчание Сучок, посмотрев на Старшего.
— Может, там остался кто-то живой?
— Не знаю. Искать не получится, наверно. Слишком много воды.
— Я все-таки попробую добраться до скалы, а вы с ребятами подождите здесь, — кивнув остальным, Старший стал спускаться с каменистого гребня.
Быстро уйти не удалось: спустившись, уже через несколько шагов Старший провалился по пояс в жидкую грязь. Юноша выбрался из предательской лужи, возникшей, по-видимому, на месте "выполотого" дерева, и осторожно стал пробираться дальше.
Когда он вернулся, стоял уже почти полдень и над облысевшим берегом поднимались клубы пара — обильно политая земля сохла под солнцем. Старший вывозился в грязи по самую макушку, а в руках держал за жабры двух здоровенных морских рыб, хвосты которых волочились по топкому илу.
— Никого не нашел… вот — на обед будет. Валялись в грязи и еще дышали. Смотрел следы у поселка — все, что там было, утащило вдоль скалы Броненосца к берегу. В воду. Людей… никаких следов, мертво.
Все стояли молча и ошеломленно смотрели на Старшего.
— Уходим отсюда. Выше завала был ручей, там прожарим рыбу и подумаем, что делать, — и Старший, сгорбившись, побрел вверх по склону, не оглядываясь.
Крадущаяся ухватила за жабры одну из рыбин, кивнула Сучку на другую и пошла следом.
Тесная и сырая поляна у ручья, сомкнутые вокруг нее деревья казались покоем и порядком, отгораживая людей от голой, взрытой пустоты берега и смертельной мощи стихий. Меж двух камней пылал костер, излишне большой: скорее для успокоения, чем по необходимости. Рядом с костром на углях пеклась рыба. Все подавленно молчали, девочки тихонько плакали, утирая глаза и носы руками. Крадущаяся ощутила себя старшей в становище, и потому очень просто запретила себе вопли, рыдания и прочие эмоции. Закусив палец одной руки зубами, другой она ворошила угли в костре, когда услышала рядом тихие всхлипы и подвывания. Оглянувшись, она обнаружила, что это Сладкая — самая старшая девушка в группе, не считая ее самой. А прислушавшись к словам, удивилась еще больше. Сладкая плакала не о родителях, братьях и сестрах, а о "нашем погибшем Белом Покровителе", и уже потом о "шамане, вожде и папе". Происходящее показалось дочери вождя странным и придало новое направление мыслям, слезы жалости высохли. Она и раньше не особо понимала Сладкую.
Сладкая получила свое прозвище вовсе не за выдающиеся женские достоинства, а за возникшую с раннего детства привычку жевать сладкий тростник. Что же касается внешности, то Сладкая и по виду была похожа на свой любимый тростник — такая же длинная и худая. Что она думала о своем будущем, Крадущаяся не знала, но замечала не раз, с каким жадным любопытством Сладкая смотрела на шамана или сидела около священной скалы, наблюдая за подготовкой к обрядам.
