Goblins - Свартхевди - северянин
Мне еще советовала настоятельно, часто привороты на воле и силе не использовать, говорит, на авуре изменения будут. Какие изменения и что это за авура — она и сама толком не знала, но была уверена, что добром не кончится. Не зря говорила, как выяснилось, через это дело я со жрецом нашим, Торстейном, поссорился. Но об этом позже.
А братишки то в курсе дела были, вот мне Орм совет и дал: чего ты Сварти, на хутор бегаешь, когда все под боком? Зачем сапоги топтать, когда медку и рядышком можно получить? Вон, Турид, дочка Финна Скряги, хольда нашего, тобой интересовалась. А Кетиль, собака рыжая, ему поддакивает, дескать, не красавица, конечно, но с пивом — можно, как говориться. Она, говорит, решительных любит, ты ее вечерком, как на свидание вытащишь, так хватай, и тащи в коровник, там сена вдоволь. Ну, и дальше советы оба дают, сквернавцы похотливые.
Пришел я вечерком, цветов принес, колечко подарил, не из дорогих правда. Как там Кетиль врал — «хватай, и тащи в коровник»? Вот и я был схвачен и утащен, туда где «сена вдоволь». Полночи на мне прыгала, горячая девка, страстная, руку себе прокусила даже, которой рот себе зажимала, чтоб не стонать громко.
И вот, утречком, как рассвело, будит меня кто-то, за плечо трясет ласково.
— Отстань милая — говорю я, глаз не открывая, ибо устал за ночь, будто веслами против течения на лодке всю ночь махал — У меня на том месте твоими трудами, мозоли скоро появятся. Дай отдохнуть, успеем еще…
— Ты, Сварти Бьернссон, меня милой не называй — сквозь сон слышу, отвечает мне Турид, почему-то голосиной хриплым и грубым — Сыновья поймут неправильно, уважать перестанут.
Сон как рукой сняло.
Вскакиваю на ноги: Турид не видать, зато отлично видать ее отца — Финна, за щедрость и широту души в народе известному как Скряга. И братцы ее старшие рядышком, лыбятся стоят. За ними, вроде как сосед их мелькает, Грим Безземельный, с сыночком Гуннаром, и до кучи жрец Торстейн приперся, стоит, щурится нехорошо.
— Обесчестил дочку мою, негодяй, что вот делать с тобой теперь, а? — Финн вот вроде и хмурится, и сопит, как кабан весь ощетинился, а я вижу, что все это напоказ, для посторонних — Лишил девичества кровиночку… Поди сюда Турид, погляди-ка на него, и скажи нам, почему на старости лет я такой позор терпеть должен? Родная дочь…
Я пучком сена срам прикрыл, стою, как дурак, и дошло до меня, что влип я крупно.
— Так он соблазнил меня, папа, снасильничал! Как шепнул что-то, так у меня в голове и помутнело — врет и не краснеет! — А как в себя пришла, он, поганец, рядышком, голый…
— Насильник, значит — рожа Финна скривилась — Знаешь, что по закону с тобой делать полагается?
Я, похоже, в полной заднице.
А как же: испорченная девица — одна штука, есть; гневливая родня, три штуки — есть; свидетели — тоже имеются. По закону, взявший свободную деву против ее воли подвергается посажению на кол, и будет на нем сидеть, в назидание другим преступникам, пока не протухнет. Это если докажут. Но плевать всем, что Турид и до меня была семь раз не дева и ее полборга перепробовало — попался-то я!
Что ж делать то…
— Так что, Свартхевди Бьернссон, тинг мне собирать, да судить тебя прилюдно, или зятем звать, и к свадьбе готовиться? — а ведь доволен, собака, стоит, хоть виду не показывает, радости полные штаны.
Я его понимаю: о том, что дочь его беспутная б***дь весь борг знает, и чтоб такое «сокровище» со двора сбагрить, Финн ничего не пожалеет. А тут я попался — сын уважаемого человека (хоть и приемный), сам по себе перспективный, еще и колдун будущий — со всех сторон хорошо. Но мне от этого не легче.
— Ложь это — бурчу себе под нос — Ничем ее не одурманивал я!
— Скажи, уважаемый Торстейн — обратился довольнющий Финн к жрецу — Мог этот дренг такое учинить? В силах ли был?
Тот щербато мне ухмыльнулся, сверкнул глазами.
— Мог.
Вот и вылезла наша неприязнь со жрецом, дала о себе знать.
Дело-то подковы ломаной не стоило, как мне думается, хоть жрец считал, видимо, иначе.
Было-то как все: в гостях у Финна надрызгался Торстейн браги с хозяевами, чего они там отмечали — неважно. А как пора стало домой собираться, вышел жрец за ворота усадьбы — тут его на свежем воздухе и накрыло. Пригрезилось ему, что драккар новый к спуску готовится, надо освятить его, благословить всяко. Ну он и давай ритуал исполнять.
Вокруг Гримова сарая с дровами.
От огня его заклял, от гнили, от разрушений, благословил на мореходность, чтоб паруса и весел слушался, чтоб нес славных хирдманов к победам, короче, знатный сарай получился, хоть на воду спускай, да в набег на нем плыви. Торстейн даже кадило свое с благовонием запалил, которое всегда в своей сумке таскал, а уж с ней он никогда не расставался. И духов всех изгнал злых. Их много должно быть, в дровах то сидит обычно…
И тут я возвращаюсь с хутора, от подружки. Гляжу — бродит кто-то, бормочет неясно. Вроде знакомый, но не разобрать: темно, ночь как бы, да и поздняя осень на дворе. Тут оно ко мне поворачивается: глаза в темноте светятся, в руке болтается что-то, никак, драугр восстал, мстить за что-то пришел? Да цепом вооружился, чтоб головы добрым людям разбивать! Тут драугр как заорет: «Аааааа, нечисть, инкуб среди нас!!! Вижу, вижу суть твою препоганейшую, не спрячешься, катись в Хель!!!»
И шарахнул мне кадилом своим с размаху да по лбу.
Вот попади он на дюйм пониже, и стал бы я не просто Сварти Конь, а Сварти Одноглазый Конь.
Я и так струхнул порядком, да тут еще искры от удара из глаз посыпались — ну и дал драугру по его драугровой богомерзкой харе, как Олаф и батя учили. Хорошо попал, аж рука занемела. И деру дал, как глянул поближе, кто это такой в грязь отдохнуть прилег.
Эта история послужила нам всем уроком.
Мне: если видишь что к тебе идет что-то, а ты не знаешь что оно такое, тогда либо убегай, либо бей первым, да так, чтоб не встало — здоровее будешь. Шрам на лбу у меня остался, слева, кожу стянуло и теперь левая бровь у меня эдак недоуменно выгибается. Будто человеку не верю, или насмехаюсь над ним, чего доброго. Наврал всем, что это о поленницу, когда ночью по нужде бегал.
Жрецу: если нажрался браги до появления видений — так проси, чтоб до дому проводили. У него теперь не хватает двух зубов слева, и молитвы богам он с тех пор читает с таким развеселым присвистом, что авторитет его на время падает, что бесит Торстейна неимоверно.
Даже Грим, который вроде бы ни при чем, получил урок: делаешь что-то — так делай хорошо. А то кособокий Гримов сарай, непонятно как до этого вообще не развалившийся, теперь ни снести, ни передвинуть. Он честно пытался его убрать (мешать начал), но всех его трудов результатом была только пара оторванных бревен. Так и стоит до сих пор.
