Кассандра Клэр - Город небесного огня
Сердце девочки спикировало вниз, как морская птица. Октавий — Тавви, ребенок, двухлетний малыш. И восьмилетняя Дрю, слишком маленькая, чтобы начать тренироваться физически. Конечно, кто-то должен был забрать их. Глаза Джулса умоляли об этом.
— Да, — сказала она. — Это именно то, что я собираюсь сделать.
Кортана был пристегнут к спине Эммы, в её руке был метательный нож. Ей казалось, будто металл пульсирует в её венах как сердцебиение, пока она скользила по коридорам Института, прижавшись спиной к стене. Периодически ей встречались огромные окна, и вид на синее морее, зеленые горы и мирно плывущие по небу облака дразнили её. Она думала о своих родителях, находящихся где-то на пляже, не имеющих представления о том, что здесь сейчас происходило. Она хотела, чтобы они сейчас были здесь, но в то же время была рада, что это не так. По крайней мере, они были в безопасности.
Сейчас девочка была в той части института, которую она знала лучше всего: семейное крыло. Она прокралась мимо пустой комнаты Хелен со сложенными и покрытыми слоем пыли вещами.
Мимо комнаты Джулиана, такой родной после миллиона ночевок, и Марка, дверь которой была плотно закрыта. Следующая комната принадлежала мистеру Блэкторну, а затем — детская. Эмма сделала глубокий вдох и толкнула дверь плечом.
Зрелище в маленькой комнатке с голубыми стенами заставило её глаза расшириться. Тавви был в кроватке, его маленькие ручки сжимали перила, щечки были ярко-красными от слез.
Друзилла стояла перед кроваткой, меч — Ангел знает, где она его откопала — который она сжимала в своей руке, был направлен прямо на Эмму.
Рука Дрю дрожала и от того острие клинка плясало в разные стороны; косички торчали по обе стороны её пухлощекого личика, но взгляд Блэкторновских глаз был полон стальной решимости и говорил что-то вроде: Только попробуй коснуться моего брата.
— Дрю, — ласково сказала Эмма. — Дрю, это я. Джулс отправил меня за вами.
Она с грохотом уронила меч и разрыдалась. Эмма пронеслась мимо неё и достала ребенка из колыбели свободной рукой, а затем переместила его на бедро. Тавви был слишком маленьким для своего возраста, но весил добрые двадцать пять фунтов; она поморщилась, когда тот дернул её за волосы.
— Мемма, — произнес мальчик.
— Тише. — она поцеловала его в макушку. Он пах детской присыпкой и слезами. — Дрю, хватайся за мой пояс, хорошо? Мы идем в кабинет. Там безопасно.
Она послушно взялась за оружейный пояс своими маленькими ручками и уже перестала плакать. Сумеречные охотники много не плакали даже в восьмилетнем возрасте.
Эмма направилась в коридор. Звуки снизу стали еще хуже. Крики продолжались, вой становился протяжнее, стекло разбивалось, дерево трещало.
Эмма медленно двигалась дальше, сжимая Тавви, она бормотала что-то о том, что всё будет в хорошо, что он будет в порядке. И здесь было еще больше окон, и солнце, прорывающееся сквозь них, светило безжалостно, почти ослепляя.
Она была ослеплена паникой и солнцем; это было единственным объяснением тому, что следующий поворот был выбран неверно. Девочка свернула и вместо того, чтобы оказаться в нужном месте, она обнаружила то, что стоит на широкой лестнице, ведущей в фойе и к большой двойной двери, служившей входом в здание.
Фойе было заполнено Сумеречными Охотниками. Некоторые — известные ей как Нефилимы Лос-Анджельского Конклава — были в черном, остальные — в красном снаряжении. Прежде расположенные здесь ряды скульптур сейчас были опрокинуты, разбиты на кусочки и растерты в порошок по земле.
Окно, выходящее на море, разгромили, а куски битого стекла и кровь были повсюду.
Эмма почувствовала то, как тошнота поднимается вверх по её желудку. Посреди фойе стояла высокая фигура в алом.
Это был светлый блондин, практически беловолосый, и лицо его выглядело как высеченный из мрамора лик Разиэля, единственное отличие было в том, что на нем отсутствовало милосердие. Его глаза были угольно-черными и в одной из рук тот держал меч с гравировкой из звезд, в другой — чашу, сделанную из мерцающего адамаса.
Взгляд на последнюю пробудил что-то в голове девчонки. Взрослые не любили говорить о политике при юных сумеречных охотниках, но она знала, что сын Валентина Моргенштерна взял другое имя и поклялся отомстить Конклаву.
Она знала, что он сделал чашу, противоположную по свойствам Чаше Ангелов, та превращала сумеречных охотников в злых, демонических существ. И также слышала, что мистер Блэкторн называл их Очерненными; он сказал, что лучше умрет, чем будет одним из них. Значит, это был он. Джонатан Моргенштерн, которого все величали Себастьяном — оживший персонаж сказки, которую рассказывают, чтобы пугать детей. Сын Валентина.
Эмма положила голову на затылок Тавви, прижимая его лицо к своему плечу. Она не могла пошевелиться и чувствовала себя так, будто к ногам ей прикрепили свинцовые грузы.
Вокруг Себастьяна были сумеречные охотники в черном и красном и какие-то фигуры в темных плащах — тоже сумеречные охотники? Она не могла сказать — их лица были скрыты, и здесь был Марк, его руки были скручены за спиной одним из сумеречных охотников в красном. Клинки лежали подле его ног, а тренировочная одежда была пропитана кровью.
Блондин поднял руку и поманил кого-то длинным бледным пальцем.
— Приведите её, — приказал он; толпа зашевелилась, из неё выступил мистер Блэкторн, волоча Катерину за собой. Она дралась, отбивалась своими руками, но он был слишком силен. Эмма с неверием наблюдала за ужасом, который творил мистер Бэкторн, опуская женщину на колени.
— А сейчас пей, — голос Себастьяна был как шелк. — Пей из Дьявольской Чаши, — он поднес край чаши к зубам Катерины.
В этот момент Эмма поняла, что это был за жуткий вой, который она слышала ранее. Катерина попыталась освободиться, однако Себастьян также был слишком силен; он прижал чашу к её губам, и Эмма увидела как женщина, задыхаясь, глотает. Она вырвалась, и на этот раз мистер Блэкторн позволил ей это сделать; он смеялся, и Себастьян тоже.
Катерина упала на пол, по её телу прокатился спазм и из горла вырвался крик — нет, хуже, вой, полный боли, будто её душу вырывали из тела.
Вновь смех прокатился по помещению; Себастьян улыбался, и было в нем что-то ужасающее, но одновременно прекрасное, такое же, как в ядовитых змеях или больших белых акулах.
Как Эмма поняла, он был в сопровождении двух соратников: женщина с седеющими темными волосами, держащая топор в руках, и высокая фигура, полностью закутанная в черный плащ. Ни одна его часть, за исключением черных ботинок, выглядывающих из-под его мантии, не была видна. Лишь рост и ширина незнакомца заставляли девочку думать о том, что это мужчина.
