Диана Гэблдон - Гуманный убийца
— Чепуха какая, — проговорил он и опять моргнул. — А в чем, собственно, ее обвиняют?
— В ведовстве, — ответил капеллан голосом, которым впору было злых собак усмирять. — Закон, однако, обязывает нас перед сожжением ведьмы хотя бы выслушать свидетельства в ее защиту!
— Так вы что, сжечь ее собрались?
— Собрались. — Капеллан пожал плечами.
— А что еще нам тут делать-то? — с неторопливым кивком добавил служка.
— Твоя дама, — сказал капеллан, — воззвала к тебе как к своему заступнику и главному свидетелю ее невиновности.
— Моя кто? Дама? — Сэр Леонард рассмеялся так легкомысленно, что Армецию пробрала дрожь. — И вовсе она не моя дама.
Капеллан поднял бровь.
— Не твоя дама?
— Конечно нет! Она моя хозяюшка.
Это слово можно было толковать очень по-разному.
— Что же это за рыцарь такой, — взвыла добродетельная Эндор, и толпа поддержала ее, — который спутался с распутной полукровкой-язычницей?
— Чего-чего? Не, на самом деле все не так, — покачал головой сэр Леонард. — Она и есть хозяюшка: помыкает мною как хочет и покурить дает, понятно?
— То есть как? Ты — рыцарь, а она, говоришь, помыкает?
Армеция напряглась. Капеллан поглаживал подбородки, и ход его мыслей читался ясней ясного. Конечно, ему было известно о матриархате у хашуни. У тех самых хашуни, против которых велся крестовый поход. Впрочем, эта мысль лишь мимолетно посетила Армецию. Она успела смириться с неизбежным исходом.
— Я был рыцарем, верно, — кивнул между тем сэр Леонард. — Но я вроде как отошел немножко от дел, когда встретил Армецию. — Он поскреб заросшую челюсть. — Когда, бишь, это случилось-то? Года три назад? Или лет тридцать?.. — Его лоб собрался напряженными складками. — Погодите… что-то плохо мне двузначные числа даются… погодите, хорошо? В общем-то, я большей частью поклажу таскаю. — Тут он расхохотался так неожиданно, что многие вздрогнули. — Если не считать того случая, когда она велела мне…
— Да сожгите меня уже!.. — закричала Армеция.
— Она смирилась со своей участью! — завизжала добродетельная Эндор. — Ясное дело! Что бы ни натворил этот рыцарь, она заклятие на него наложила, чтобы он все сделал, как она велит! Сжечь ведьму!
— Не, не, так дело не пойдет, — нахмурился сэр Леонард. — Я к тому, что не дело кричать «ведьма» и потом кого-нибудь жечь! — И он оглянулся на служку. — Или у вас тут так принято?
— Она очистила лицо моей внучки от оспин! — крикнула Эндор.
— Ну и?
— Ну и… не должно быть такого!
— Но все-таки приятная была неожиданность?
Толпа молчала, и, похоже, это надо было понимать как знак согласия. Добродетельная Эндор, удрученная отсутствием поддержки, хищно оскалилась:
— Она полукровка! У нее кровь язычников и ведьм по жилам бежит!
— По мне, это еще не причина кого-то отправлять на костер, — ответил сэр Леонард. — По крайней мере, чтобы кого-то сжигать целиком. Вот взять бы вам да и сжечь ту ее половину, которая вам не нравится, но…
— Что мы тут вообще еще обсуждаем? — завизжала женщина. — Этот рыцарь, который нагло курит зелье дьявольское на глазах у Господа и Небес, который объявляет полукровку-язычницу-ведьму своей хозяюшкой… да он же над нами смеется! Изгаляется, гад, над нами и нашим образом жизни, а мы ему потакаем!
— Ну, это уж ты, дамочка, палку перегибаешь, — ответил рыцарь. — В смысле, я и не думал воздвигать на вас, добрый сэр, никакого злословия.
Последовало мгновение напряженного молчания. Армеция могла бы поклясться, что обоняла дым, с треском поваливший у Эндор из ушей.
— Я… я… — зарычала та, — я дама!
— Словесные выкрутасы мы обсудим потом, — сказал сэр Леонард и прежде, чем Эндор успела ответить, махнул рукой в сторону толпы. — Так вот, что бы мы ни думали и ни чувствовали насчет людей смешанной крови и вообще о человеческом размножении, все упрется в один и тот же тупик. — И он улыбнулся им, как родным, что плохо вязалось с клинком у него в руке. — В смысле, меч-то у меня.
Армеция к тому времени успела исчерпать и ярость, и страх. Поэтому она лишь закатила глаза. После всех обвинений — в ереси, язычестве, ведовстве, прелюбодеянии, незаконном появлении на свет и потворстве запрещенному зелью — угроза насилия выглядела не предпосылкой к сожжению, а скорее препятствием.
И толпа, кажется, была с этим согласна.
— Этак мы навсегда тут останемся! — выкрикнул кто-то из мужчин. — Будет нам костер или нет?
Капеллан лишь тер подбородки, не спеша принимать окончательное решение.
— Может, и будет, — пробормотал он погодя. Его одеяния всколыхнулись, когда он повернулся к толпе. — Сэр Леонард Саваэль привел один важный довод. — Капеллан вскинул руки, призывая к тишине, его ладони, точно два мясистых щита, перекрыли поток оскорблений, летевших в сторону помоста. — Над всеми полукровками, какие бы дикари и язычники ни были у них в родне, простерта милость Господня.
— И печать дьявола! — выкрикнул кто-то, и толпа одобрительно зашумела.
— Но как бы то ни было, — продолжал капеллан, — мы не можем отмахиваться от тяжких обвинений, выдвинутых против этой женщины. — Он подозрительно посмотрел на сэра Леонарда. — Равно как и от столь нагло явленных прискорбных грехов. Их следует признать неискупимыми…
Армеция усмотрела в его глазах злобный блеск. Куда более злобный, чем пристало святому человеку.
— …Разве что путем самого тяжкого искупления, — договорил капеллан.
Вот когда, в самый первый раз с начала этого действа, Армеция испугалась по-настоящему. Горожане задвигались, стали переминаться, сливаясь в какой-то гадостной гармонии. По лицам распространился тот же злой отсвет, желтозубые рты кривились в одинаковых жестоких улыбках, исторгая слитный шепот, хриплый, шипящий:
— Зейгфрейд…
Ленни явно не увидел того, что увиделось ей. Он лишь чуть склонил голову с видом доброжелательного любопытства и сказал:
— Так мы пришли к согласию?
— В некотором роде, — сказал капеллан. — Правда, я скорее назвал бы это ультиматумом. Если ты согласишься убить Зейгфрейда, мы рады будем предоставить тебе такую возможность. Скажу даже так: если ты разделаешься с ним, воздав ему по заслугам, мы поставим это тебе в заслугу перед Господом.
— Ну никак не получается обойтись без убийства, — рассмеялся Леонард. — Ладно, это дело нетрудное. Я в прежние времена народ тыщами убивал, знаете ли. — Он чуть помедлил, оглядываясь на Армецию. — Ну, это я округляю, конечно.
— Зейгфрейд — это тебе не язычник какой, — с определенной театральностью проговорил капеллан. — Нет, он есть сущая грязь, исторгнутая из чрева дьяволовой невесты! Он источает дым и сеет нечистые семена! — Свиные глазки превратились в две черные щелки. — Он… он… это ДРАКОН!
