Джо Аберкромби - Красная Страна
— Как подсчеты? — спросил Клай, — Чего-то не хватает?
— Не в этот раз. Но полагаю, я продолжу пересчитывать.
Торговец ухмыльнулся. — Я и не ожидал иного.
Она выбрала несколько нужных вещей — соль, уксус, немного сахара (его брали время от времени), кусок вяленого мяса, пол мешка гвоздей, что вызвало ожидаемую шутку от Клая, мол, она сама — пол мешка гвоздей, что вызвало ожидаемую шутку от нее, что она пригвоздит его яйца к его ноге, что вызвало ожидаемую шутку от Ламба, мол, яйца Клая такие маленькие, что в них и гвоздь не загнать. Все немного похихикали над мелкими шутками.
Она почти согласилась купить новую рубашку для Пита, что было больше, чем они могли себе позволить, даже со скидкой, но Ламб похлопал ее по руке своей рукой в перчатке, и она купила иголки и нитки, чтобы сделать рубашку из старой ламбовой. Пожалуй, она могла бы сшить пять рубашек для Пита из одной рубашки Ламба — парень был тощий. Иголки были новые, Клай сказал, их штамповали на машине в Адуе, сотни за раз, и Шай улыбнулась, думая, что Галли сказал бы на это, тряся своей седой головой — иголки из машины, что будет дальше — пока Ро крутила бы их в своих ловких пальцах, хмурясь и размышляя, как их сделали.
Шай помедлила перед спиртным, облизала губы — стекло блестело янтарем в темноте — затем заставив себя забыть; торговалась еще пуще с Клаем за цены, и наконец они закончили.
— Никогда не возвращайся в эту лавку, психованная сука! — Крикнул ей торговец, пока она взбиралась на сиденье фургона рядом с Ламбом. — Черт возьми, ты почти разорила меня!
— На следующий год?
Он махнул толстой рукой, повернувшись к покупателям. — Ага, увидимся.
Она потянулась, чтобы отпустить тормоз, и почти уткнулась в бороду Северянина, в которого Ламб раньше чуть не врезался. Он стоял прямо перед фургоном, брови кверху, словно пытался вспомнить что-то смутное, пальцы уткнулись в здоровый пояс для меча, рядом с простой рукояткой. Грубый тип, шрам от глаза через всю скудную бороду. Шай изобразила на лице милый вид и достала нож, повернув лезвием так, чтобы оно было скрыто за ее рукой. Лучше иметь сталь в руке и не нарваться на неприятности, чем нарваться на неприятности без стали в руке.
Северянин сказал что-то на своем языке. Ламб ссутулился еще ниже на своем сидении, даже не повернувшись взглянуть. Северянин заговорил снова. Ламб проворчал что-то в ответ, затем дернул поводья и фургон покатился, покачивая Шай трясущимися колесами. Она поймала быстрый взгляд через плечо, когда они проехали немного по колее улицы. Северянин все еще стоял в их пыли, хмурясь на них.
— Чего он хотел?
— Ничего.
Она убрала кинжал в ножны, положила ногу на перила и откинулась, надвинув шляпу так низко, чтобы заходящее солнце не светило в глаза.
— Мир полон странными людьми, ага. Будешь тратить время, переживая, что они думают, будешь переживать всю жизнь.
Ламб ссутулился ниже обычного, словно хотел испариться в своей груди.
Шай фыркнула. — Ты просто чертов трус.
Он посмотрел на нее искоса и отвернулся:
— Бывают люди и похуже.
Они смеялись, когда прогрохотали по холму, и неглубокая маленькая долина открылась перед ними. Ламб что-то говорил. Он оживился, когда они выехали из города, как всегда. Никогда не был хорош в толпе.
Они поднимались по дороге, которая была немногим больше, чем две исчезающие линии в высокой траве, и это подняло Шай настроение. Она прошла через черные времена в свои молодые годы, полночно черные, когда думала, что будет убита под небом и оставлена в канаве, или поймана, повешена и выброшена, непохороненная, собакам. Не единожды посреди ночи, вспотев от страха, она клялась быть благодарной каждому моменту ее жизни, если судьба даст ей шанс снова пройти этой обыденной дорогой. Вечная признательность не особо возникала, но таковы уж обещания. Она все равно чувствовала себя немного легче, раз фургон ехал домой.
Потом они увидели ферму, и смех застрял в ее горле, и они сидели тихо, пока ветер шумел травой вокруг них. Шай не могла дышать, не могла говорить, не могла думать, ее вены наполнились ледяной водой. Потом она спрыгнула с фургона и побежала.
— Шай, — заорал Ламб ей в спину, но вряд ли она слушала, голова была полна лишь шумным дыханием, она скатилась с холма, земля и небо скакали вокруг. По щетине поля, которое они убрали неделю назад. Через уроненный забор и втоптанные в грязь куриные перья.
Она добралась до двора — что раньше было двором — и беспомощно остановилась. От дома остались мертвые обуглившиеся бревна и мусор, и ничего не стояло, кроме шатающейся дымовой трубы. Дыма не было. Должно быть, дождь был пару дней назад. Но все было сожжено. Она обежала вокруг почерневших развалин сарая, немного похныкивая при каждом вздохе.
Галли повесили на большом дереве сзади. Они повесили его над могилой ее матери, и свалили надгробие. Истыкали стрелами. Может, дюжиной, может больше.
Шай чувствовала себя так, будто ей ударили под дых, она согнулась, обвила себя руками, застонала, и дерево застонало вместе с ней, когда ветер потряс его листья и заставил труп Галли легко покачиваться. Бедный старый безобидный ублюдок. Он окликнул ее, когда они отъезжали на фургоне. Сказал, что ей нечего волноваться, он присмотрит за детьми, она рассмеялась и ответила, что ей не нужно волноваться, поскольку дети присмотрят за ним. Она не могла видеть из-за боли в глазах, и ветер их жалил, и она сильнее сжала руки, внезапно чувствуя такой холод, что ничего не могло ее согреть.
— Где дети?
Они перекопали весь дом и сарай. Сначала медленно, размеренно и оцепенело. Ламб раскидал обуглившиеся бревна, пока Шай пробиралась через пепел, уверенная, что она выцарапает кости Пита и Ро. Но их не было в доме. Ни в сарае. Ни во дворе. Теперь неистовей, сдерживая свой страх и яростно сдерживая надежду, она металась по траве, копалась в мусоре, но все, что Шай нашла от брата и сестры, была обуглившаяся игрушечная лошадка, которую Ламб выстрогал Питу годы назад, и обгоревшие страницы каких-то книг Ро, которые она выпустила из пальцев.
Дети исчезли.
Она стояла там, уставившись на ветер, с сырой рукой у рта, тяжело дыша. С одной лишь мыслью.
— Их украли, — прохрипела она.
Ламб только кивнул, его седые волосы и борода были в саже.
— Зачем?
— Я не знаю.
Она вытерла почерневшие руки рубашкой, и сжала в кулаки.
— Мы должны отправиться за ними.
— Ага.
Она села на корточки над взрытым дерном вокруг дерева. Вытерла нос и глаза. Прошла по следам до другого изрытого участка земли. Она нашла пустую бутылку, втоптанную в грязь, отбросила в сторону. Они не делали усилий, чтобы замести следы. Везде отпечатки копыт, окружали контуры зданий.
