Макс Фрай - НяпиZдинг, сэнсэе
Я и правда не знаю, что следует делать таким как я в дни, подобные нынешнему.
Когда узнаю, скажу.
* * *В темноте
Вечером по улице Вильняус, кое-как освещённой витринами и редкими зеленоватыми фонарями, шёл мальчик лет двадцати в слишком тонкой, не по сезону чёрной куртке с капюшоном и карманами на животе. Из-под куртки, впрочем, выглядывал толстенный зелёный свитер, скорее всего, домашней вязки.
Мальчик шел очень быстро, сунув руки в карманы, слегка ссутулившись, вернее, сложив всё тело «лодочкой», как складывают ладонь, чтобы набрать воды. Я знаю этот способ согреться на зимнем ветру, мы тоже когда-то ходили так в своих тонких куртках по берегу моря, тёмного, как концентрат всех зимних ночей, холодного, как сосулька за шиворот, горького, как лекарство, не знаю уж, от чего.
У мальчика было собранное, спокойное и отрешённое, но слегка озабоченное лицо, как у самурая, который собрался совершить ритуальное самоубийство, осталось только написать последнее стихотворение, произнести его, и можно впускать в себя смерть. Но пока не удалось подобрать правильное слово для третьей (к примеру) строки, нужное на один слог длиннее, чем надо, а синонима нет, или просто не вспоминается – ну и вот.
Некоторые люди всю жизнь, с детства до глубокой старости подбирают это чёртово слово, всегда готовые к смерти, но только не к торжеству несовершенства. Не худший, к слову сказать, удел.
Проходя мимо меня, мальчик вынырнул из своего внутреннего омута и отчётливо спросил:
– И что теперь?
– Всё что угодно, – сказал дежурный по моей внутренней кухне, который всегда начеку, всегда готов прийти на выручку, если я не в форме и не понимаю, что происходит. – Всё что угодно, – сказал он, и голос мой звучал куда твёрже, чем в те дурацкие моменты, когда говорить зачем-то берусь я.
– Так и знал, – сказал мальчик.
И поспешил дальше.
А мы с дежурным по внутренней кухне пошли своей дорогой и купили себе у Маркса и Спенсера овсяного печенья, потому что жизнь продолжается, а значит, пора пить чай.
* * *Вдруг дошло, что я – человек без прошлого.
То есть, события и факты я разумеется помню. Но они совсем не трогают меня. Прошлое – это неинтересно. Оно уже было, чего воду в ступе толочь?
Сделанное в прошлом по большей части хорошо, но тоже неинтересно – оно же уже сделано. А значит его всё равно что нет. Или даже не «всё равно что», а просто нет. И точка.
И так вообще всегда и со всем. Прожито, сделано, подумано, написано – прекрасно, унесите. Идём дальше. Там, впереди, ещё столько всего!
Сейчас я всё это новое проживу, сделаю, сформулирую, запишу, выдохну – и привет. Уносите. Дальше, дальше же! Что дальше?
Белая дыра, натурально.
* * *Вечер воскресенья
На улице Вильняус подвыпивший человек в красной куртке громко кричал, грозя кулаками невозмутимому небу: «Завтра! На работу! Опять на работу! За что?!»
Вся скорбь мира сего – в этой незамысловатой сценке. Да такая густая, что когда горемыка ушел, она (скорбь) осталась лежать под фонарём уродливой темной кучкой.
Несколько минут спустя всё на той же улице Вильняус хмельные от вдохновения мальчишки лет сорока тщетно пытались прервать обсуждение какой-то непостижимой штуковины и попрощаться, подбадривая друг друга обещаниями: «Ну завтра на работе! С утра встретимся! И я тебе объясню! А я попробую вот так! И ещё спросим…»
Тёмный комок всей-скорби-мира-сего, лежавший под фонарем, рассеялся под напором их энтузиазма.
Если к вам придёт ангел с неба, добрая фея с волшебной палочкой, интеллигентный бес с прейскурантом на бессмертные души, золотая рыбка с новым корытом наперевес, или любой другой потенциальный исполнитель желаний, просите вдохновения, мой вам совет.
Остальное приложится.
А если не приложится, вы и не заметите.
* * *Власть над миром заключается, кажется, в том, что становится плевать, будет ли по-моему.
* * *Внезапно вспомнилась история о том, как мой прадедушка Джон встречал Новый год.
Дело было, видимо, уже в тридцатые годы, потому что именно Новый год он встречал, а не лютеранское своё Рождество.
Так вот, однажды прадедушка Джон перепутал день.
Не то в доме не было календаря, не то дети вырвали лишний листок, об этом история умалчивает. Факт, что как-то раз утром тридцатого декабря прадедушка Джон приволок из сарая ёлку и велел домашним ее наряжать. В то время ёлку было принято наряжать в день праздника, а не заранее, поэтому домашние поинтересовались: а почему не завтра?
Как – почему? Да потому что сегодня тридцать первое декабря. Какое такое тридцатое? Тридцатое было вчера. Вот какие растяпы мои девочки, чуть Новый год не пропустили.
– Какие соседи? Что они знают, эти соседи? – снисходительно отвечал прадедушка Джон на предложение выйти во двор и спросить соседей, какое сегодня число. – Что ты мне вчерашнюю газету суешь? – строго вопрошал он жену, побежавшую за свежей газетой, как за последним аргументом. – Готовьте стол, а я пошёл по делам.
И подмигнул так выразительно, что всем сразу стало ясно – на самом деле, не по делам, а за подарками детям.
Спорить с прадедушкой Джоном было невозможно. Вы когда-нибудь пробовали спорить с человеком, которого однажды оштрафовали за вырванный из земли фонарный столб?
Ну и вот.
Поэтому вечером все члены семьи сели за стол и встретили Новый год на день раньше положенного. Если-пили, пели песни, танцевали, играли в лото и еще как-то развлекались. И дети нашли под елкой подарки. И всё было хорошо.
На следующее утро прадедушка Джон понял, что всё-таки ошибся с датой.
– Ладно, – сказал он, – с кем не бывает. Есть ещё что на стол поставить? Готовьте давайте, а я по делам.
И пошел покупать еще одну партию подарков детям.
И вечером все снова сели за стол и встретили Новый год. Если-пили, песни, танцы, лото, все дела. И дети снова нашли под ёлкой подарки. Всю жизнь потом вспоминали этот двойной Новый год, как лучшее событие своего детства. Такой был сюрприз!
…Сейчас будет мораль, простая и несокрушимая, как золочёный новогодний орех.
Мы все время от времени ошибаемся, это естественный процесс. Поэтому следует учиться исправлять свои ошибки так, чтобы те, кто оказался рядом, вспоминали это потом всю жизнь с радостью и благодарностью.
