Серж Брюссоло - Запретная стена
Нат вскочил, воздев копье, и бросился спасать свою подругу, но было уже слишком поздно: ящер нырнул, и легкие Нюши заполнились жидкой грязью. К тому же юноше пришлось замедлить бег из-за нападения другого ящера, который неожиданно преградил ему путь.
— Сдохни! — завопил Нат, вне себя от горя и отчаяния. — Сдохни, падаль!
В слепом бешенстве он принялся наносить твари удар за ударом, пронзая ее кожистый панцирь в самых уязвимых местах.
Похоже, такая ярость устрашила остальных зверюг, которые нерешительно замешкались. Нат бросился на них, не понимая толком, что делает. Выставив копье вперед, он ринулся им навстречу, осыпая ударами жесткие шкуры.
— Получай! — ревел он. — Еще хочешь? Вот тебе… и еще! И еще!
Он совсем потерял голову. Кровь струилась по древку копья, липкие ладони скользили. Оробевшие твари отступили, напуганные яростью человеческого существа, которого страдание нежданно превратило в берсерка, и Нат смог добежать до пироги и столкнуть ее с берега.
Потом он долго сидел, не решаясь взяться за весла, и таращился на грязевое море, надеясь на неизвестно какое чудо. Но Нюша на поверхности так и не показалась: наверняка хищник затащил ее труп под какую-нибудь затопленную корягу, чтобы он успел подгнить. Ящеры особенно любили мясо с душком.
Нату пришлось решиться тронуться в путь, пока ящеры не оправились от испуга и снова не пошли в атаку.
Оказавшись примерно в двух кабельтовых от берега, он заплакал — от злости, печали и стыда. Слезы прочертили светлые дорожки в зеленоватой пыли, покрывавшей его лицо.
Глава 3
Нос лодки с хрустом вспарывал твердую корку ила, и Нат чувствовал, как по его лицу стекают капли жидкой грязи. Его глазам предстала картина разоренного города: разномастные лачуги и покосившиеся склады, соединенные ненадежными переходами из бамбука.
После долгих лишений он оказался наконец в виду Изолакра — торгового прибрежного городка, где, если ему повезет, он сможет наняться матросом на какое-нибудь судно. Он взял курс на пристань и погреб изо всех сил. Когда его лодчонка ткнулась в сваи причала, Нат ухватился за перекладины лестницы и выбрался наверх.
На него косились с подозрением — выглядел он точь-в-точь как «дикарь» с грязевых равнин. Примитивная пирога и привязанный к бедрам чехол тоже, прямо скажем, не улучшали картины. Он тут же направился в ближайшую лавку, где брали под залог и скупали всякую всячину, и продал там свое копье и нож из полированной кости, а также связку превосходно выделанных шкурок ящериц. Конечно, это был не слишком осторожный поступок, но у него не было выбора: если он хотел получить хоть малейший шанс наняться на работу, ему следовало как можно скорее принять «цивилизованный» облик.
Лавочник, убежденный, что имеет дело с тупым «дикарем», беззастенчиво ободрал его как липку, расплатившись за шкурки десятью жалкими медяками. Затем Нат прямиком поспешил в общественные бани самого низкого разбора, а оттуда — к цирюльнику, где ему подстригли волосы и бороду, и переоделся в латаную-перелатаную, но относительно чистую одежду, которую один из работяг уступил ему по разумной цене. Заодно он прикупил подвернувшуюся по случаю кирасу — помятую, как столетний медный котелок. Теперь он вовсе не выглядел дикарем, и, замечая свое отражение в стеклах витрин, он едва узнавал сам себя.
Приглушенная, но болезненная скорбь все еще трепетала в нем, и всякий раз, прикрывая глаза, он снова и снова видел Нюшу, извивающуюся в челюстях ящера.
Во время путешествия его не раз охватывало отчаяние, когда он был готов просто сдаться и умереть здесь же, на дне пироги. И все-таки каждый раз инстинкт выживания брал свое, заставляя его двигаться дальше.
Теперь ему следовало перестать оглядываться назад. Он здесь, в Изолакре, куда заходило большинство судов, связывающих между собой все крупные города равнины-океана.
На причале рядом с небольшим вельботом стояли и болтали между собой пятеро матросов. Вдали, теряясь в густой дымке, вырисовывался силуэт стоявшей на якоре громадины — тяжеловооруженного разгонщика облаков.
На припортовой площади до ужаса тощий, чумазый уличный сказитель пытался привлечь внимание зевак, громко излагая легенду об Алмоа, грязевом океане.
— Многие века тому назад, — вещал он, — третий император, правитель нашего королевства, имел своим визирем колдуна Алканека. Император страдал болезненной подозрительностью; заговоры мерещились ему буквально повсюду, и однажды он заподозрил в измене самого Алканека. Даже не пытаясь дознаться правды, он приговорил своего визиря к казни через раздавливание…
Нат задумчиво кивнул. Он знал этот миф наизусть, потому что тысячу раз слышал его из уст своего отца — Мура, Дозорного Сольтерры. Казнь через раздавливание заключалась в том, что приговоренного укладывали на землю под металлическую плиту, на которую наваливали камни. Проседая под грузом камней, плита в конце концов расплющивала грудную клетку несчастного и раздавливала его легкие.
— Однако он забыл, что Алканек был могущественным колдуном, — продолжал рассказчик. — Уже погибая и захлебываясь собственной кровью, он выкрикнул проклятие, обрекающее наш народ вечно испытывать те же муки, что и он. Все совершилось по его слову. На следующий же день сила тяжести на нашей планете возросла, губя целые племена. Людям пришлось приспосабливаться к этому невидимому грузу: ходить, пригнув голову, сгорбив спину и свесив руки, тяжелой, медленной походкой, от которой по сию пору ноги наливаются свинцом, а кровь стекает вниз, раздувая кисти рук и стопы и придавая им лиловый оттенок. Даже облака под действием собственной тяжести спустились с высоты и стали тверже камня, а дождь обратился в каменный град… Магия Алканека исказила сами законы Природы.
Нат отвернулся — с него было довольно. И вздохнул: итак, его добровольное изгнание закончилось; еще неделя — и он снова будет дома.
Дома… Это слово с трудом укладывалось у него в голове. Вот уж не думал он, что когда-нибудь испытает желание вернуться в Сольтерру, откуда прежде всеми силами мечтал сбежать.
У самого края берега, где колыхались илистые волны, какая-то птица боролась с воздухом, напряженно шелестя перьями. Как у всех прочих пернатых, у нее развилась мощная летательная мускулатура, позволяющая преодолевать силу тяжести. Непропорционально большой размах крыльев придавал ей неприятное сходство с птеродактилем. Так все и пошло со времен проклятия Алканека. В тех местах, где грунт был слишком мягким, незримый свинцовый груз утянул деревья и дома под землю. Болотистая, зыбкая твердь оказалась как нельзя более подходящей для подобных бедствий.
