Галина Романова - Властимир
— За кого это тебе страшно?
Веденея и Чистомысл обернулись — в дверях замерла только что вошедшая Прогнева, упираясь руками в косяки-ободревники. Синие глаза сверкали гневом, длинная коса висела почти до бедра. Расшитая белая с алым тонкого полотна рубаха обвила ноги. Она ворвалась ураганом, и Веденея с Чистомыслом невольно застыли при виде ее. Волхв только в мыслях похвалил ее — едва ли не за год расцвела она так, что остается только удивляться.
— Жениха мне решили сосватать? — с придыханием воскликнула Прогнева. — Замуж выдать? Не отец ты мне, Чистомысл. Я вольна в своих делах — кого хочу, того и изберу!
Так набрасываться на гостя не в обычае славян. Подобное небрежение может родить обиду на годы, а то и вражду. Но волхв и ухом не повел, улыбнулся только:
— Верно говоришь — сама изберешь. Я тому мешать не буду… Лови!
Он сделал быстрое движение рукой, но Прогнева заметила и поймала то, что он кинул. Девушка разжала кулак. На ладони лежали пять подвесок на шнуре. В середине была одна большая деревянная фигурка воина с мечом и щитом. Четыре других — костяные пластинки с искусно вырезанными на них с обеих сторон знаками: стрела, ключ, крест, звезда-пятиугольник, спираль, трезубец, круг, свастика…
— Что это? — удивилась Прогнева, разглядывая знаки.
— Оберег, — ответил волхв. — Запомни, девочка, — отдашь его только одному человеку. И тот, кому он попадет в руки, твой суженый.
Прогнева разом стихла.
— Это правда? — выдохнула она.
— Разве я когда-нибудь обманывал тебя, девочка? — строго сказал Чистомысл. — Все так и сбудется. Но помни — отдать его можно лишь единожды в жизни, иначе силы он своей лишится навеки!
Прогнева задумалась и пошла прочь, не сводя глаз с оберега. После ее ухода в доме установилась тишина.
Веденея закончила свои дела, быстренько собрала на стол, достав новый, непочатый каравай хлеба. Чистомысл, хоть и закусил, отказываться не стал, принял угощение, вначале, вслед за хозяйкой, опять плеснув из ложки варево и бросив кус хлеба на угли — духам-пращурам, по обычаю обратясь к ним с благодарностью. Когда они уже ели, тихо вернулась Прогнева, села напротив, глядя скромницей, — оберег висел на шнуре на ее шее. Когда Чистомысл подмигнул ей, гневно сдвинула брови, покраснела и потупилась, но не ушла.
Веденея едва успела прибрать со стола, а Чистомысл собрался что-то ей сказать, когда снаружи послышался пере-брех дворовых собак и быстро приближающийся топот копыт.
Всадник осадил коня у самого дома и шагнул в дверь прямо навстречу торопливо поднявшейся Веденее.
Она остановилась, ожидая увидеть того, кого указал ей волхв, но вошел человек ни капли не похожий.
Он шагнул через порог, согнувшись, и выпрямился, моргая глазами с яркого света улицы. Был он высок, повыше и поплечистее самого Чистомысла, но гораздо моложе, годился ему в сыновья. Куртка и штаны его были из хорошо выделанной кожи, расшитой тесьмой, украшены были и далеко не новые сапоги. За плечами незнакомца висел плащ, не похожий на те, что носили славяне, — был шире и с откинутым назад капюшоном, отороченным мехом. На узорчатом поясе висели нож в кожаных ножнах и меч. Узкое неулыбчивое лицо его потемнело от загара и обветрилось. Рыжие волосы падали на плечи. Синие глаза оглядели по очереди всех, а горбатый нос с густо сидевшими крупными веснушками слегка сморщился.
Разглядев наконец Чистомысла, приезжий вспомнил о вежливости и отвесил девушкам поклон. Потом прошел к столу, полез за пазуху и молча высыпал перед Чистомыслом горсть угольков.
Волхва словно подменили. Лицо его потемнело, он привстал, впившись глазами в принесенное. Дождавшись, пока Чистомысл посмотрит на него, приезжий коротко кивнул, сгреб угольки в ладонь и вышел.
— Кто это, Чистомысл? — шепнула Веденея. — Не сын ли твой?
— Что ты! — волхв поднялся, оправляя одежду. — Мой сын еще мальчик двенадцати лет… А это тоже волхв, из моих дальних родичей, из моего корня, Лисохвост его имя.
Прогнева прыснула — к ней вернулась ее обычная веселость, — но Веденея была в тревоге. Когда Чистомысл направился к двери, она метнулась следом:
— Куда ты? Что за весть он принес?
Волхв придержал ее за плечи, глянул в глаза:
— Страшную весть, Веденеюшка, страшную. Беда там, откуда принес он сии угли, — горит земля, горюют люди. Я еду туда. Прощайте!
Девушки только успели выбежать из дома — оба всадника уже сидели в седлах. Рыжий Лисохвост торопился, горяча коня, а Чистомысл свесился к сестрам и молвил приветливо:
— Не бойтесь, девицы, не дадим вас в обиду. Живите спокойно, ни о чем не думайте! Еще свидимся, еще на свадьбах у вас погуляем!
И, нахлестывая коня, поскакал за отъезжавшим Лисохвостом.
Немало напугав поселян, всадники вырвались из-за ограды и поскакали берегом озера, а потом углубились в сосновые смолистые боры, что со всех сторон окружали озеро и деревню на его берегу.
Боры тянулись здесь с небольшими перерывами и перелесками во все стороны, кроме южной, а на север — до самого дома Чистомыслова и далее. Между медно-бурыми и рыжими стволами сосен далеко было видать — вольготно дышится в сосняке. Жеребцы ходко рысили по усыпанной иглами и старыми шишками тропе, поросшей редкой травой. По краям ее, среди брусничных и черничных кустиков, пробивались молодые побеги папоротника — разрыв-травы.
Кони сами выскочили на дорогу пошире, видно было: по ней и телеги ходят. Впереди уже виднелась река, которую Чистомысл еще по старой привычке выдавать себя за му-ромлянина называл по-фински — Йоки хотя уже сами му-ромляне давно звали ее на славянский манер — Ока.
Здесь их, даже если бы кто и захотел, не смог подслушать. Сдержав бег не в меру горячего коня, Чистомысл велел остановиться и Лисохвосту:
— Дай-ка на угольки глянуть.
Тот молча опять полез за пазуху, вынул один, побольше, и протянул волхву. Горбатый нос Лисохвоста, резкие скулы и тонкий хищный рот напряглись, следя за наставником.
Чистомысл вертел уголь так и эдак, прикидывая.
— Странный он какой-то, — наконец произнес он в раздумье. — Что-то в нем такое есть тайное, а что — не пойму! Где взял?
— Угли от дома, — объяснил Лисохвост, выговаривая слова на странный чужой манер, — Дом сгорел, жилой. Да не один сгорел — вся деревня. Чего тут странного?
— Так ведь и огонь разным бывает!
— Конечно, — кивнул Лисохвост. — Этот от смоляного факела зажжен — степняк на соломенную крышу факел бросил, вот и занялось.
Волхв только усмехнулся самоуверенности своего спутника. Он понемногу начал догадываться, что такого чудного было в углях.
