Рик Риордан - Красная пирамида
И на раскопках я часто заставал отца разглядывающим горизонт. Он вспоминал, как они с мамой познакомились. Тогда они были молодыми учеными, оказавшимися в Долине царей,[1] где обнаружили затерянную гробницу. Отец занимался египтологией, а мама была антропологом и искала древние образцы ДНК. Эту историю он мне рассказывал не менее тысячи раз.
Такси вывернуло на набережную Темзы. Мы проехали мимо моста Ватерлоо. Отец встрепенулся.
— Остановитесь на минутку, — попросил он водителя.
Мы находились на набережной Виктории.
— Пап, зачем мы здесь остановились? — спросил я.
Он вылез из машины, будто и не слышал моего вопроса. Мы с Сейди тоже вылезли. Отец глядел на Иглу Клеопатры.[2]
Если вы ничего о ней не знаете, я быстренько расскажу. Игла — это обелиск. Он вовсе не похож на иглу и к Клеопатре никакого отношения не имеет. Наверное, англичанам такое название просто показалось крутым. Высота обелиска — около семидесяти футов. Наверное, на своем прежнем месте он выглядел высоким, а среди высоких зданий вид у него невзрачный и какой-то печальный. Можно проехать мимо и даже не заметить, что эта каменная штучка на тысячу лет древнее Лондона.
Сейди обошла вокруг Иглы.
— Мы что, будем останавливаться возле каждого памятника? — угрюмо спросила она.
Отец глядел на вершину обелиска.
— Мне нужно было ее увидеть, — бормотал он. — Тут все и произошло…
С реки дул ледяной ветер. Мне хотелось поскорее вернуться в такси, но меня все больше настораживало поведение отца. Таким отрешенным я его еще не видел.
— Пап, ты о чем? Что здесь произошло? — спросил я.
— Это последнее место, где я ее видел.
Сейди остановилась и покосилась сначала на меня, потом на отца.
— Кого ее? Ты говоришь про маму?
Отец провел ладонью по ее волосам. Сейди была настолько удивлена, что даже не оттолкнула отцовскую руку.
Мне показалось, что я превратился в ледышку. Мамина смерть всегда была запретной темой. Она погибла в Лондоне в результате несчастного случая. Это все, что я знал. Дед и бабушка винили в ее гибели моего отца, но никто никогда не рассказывал мне подробностей. Сначала я приставал к отцу с расспросами, потом перестал. Во-первых, от моих вопросов он становился очень грустным. А во-вторых — он наотрез отказывался говорить об этом.
«Потом, когда будешь постарше», — это все, чего можно было от него добиться, и от такого ответа мне становилось еще тошнее.
— Ты говоришь, что мама погибла здесь? — спросил я. — Возле Иглы Клеопатры?
Отец опустил голову.
— Папа! — не отставала Сейди. — Я хожу здесь каждый день. И даже не знала, что мама погибла на этом месте! Почему ты от нас скрывал?
— Твоя кошка еще с тобой? — неожиданно спросил отец.
Странный вопрос он задал. Даже глупый.
— Представь себе, со мной. Но при чем тут кошка? Какое отношение она имеет к маминой смерти?
— А твой амулет? — спросил отец.
Рука Сейди коснулась шеи. Незадолго до того, как мы с Сейди разлучились, отец подарил нам обоим по египетскому амулету. Мне он подарил Глаз Гора[3] — очень популярный в Древнем Египте символ, оберегающий от злых сил.
Отец рассказывал, что знак Рх, которым современные врачи обозначают рецепт, — это упрощенная версия Глаза Гора, поскольку медицина тоже оберегает человека от злых сил.
Свой амулет я всегда носил под рубашкой. А что касается Сейди — не знаю. Вполне могла потерять или выкинуть.
Но к моему удивлению, Сейди сказала:
— Мой амулет при мне. Но ты, папа, уходишь от темы. Бабушка до сих пор считает, что мама погибла по твоей вине. Ведь это неправда? Скажи!
Мы с сестрой ждали его ответа. Впервые мы оба хотели одного и того же — узнать правду.
— В тот вечер, когда мама погибла… Это случилось здесь, возле Иглы…
Он не договорил. Где-то поблизости вспыхнул ярчайший свет. Я успел разглядеть две фигуры: высокого бледного мужчину с раздвоенной бородкой и меднокожую девушку. Мужчина был одет в странную одежду кремового цвета. Синяя одежда девушки и ее платок на голове были мне знакомы; такую одежду я часто видел в Египте. Пришельцы находились от нас в двадцати футах. Мне показалось, они нас внимательно разглядывали. Затем свет погас, а фигуры превратились в остаточное изображение, какое бывает, когда выключишь телевизор. Постепенно глаза привыкли к темноте. Фигуры исчезли.
— Ничего себе, — сказала явно испуганная Сейди. — Вы видели?
— Идем в машину. — Отец буквально потащил нас к такси. — Мы и так опаздываем.
Понятное дело, говорить в машине о маминой гибели отец не стал.
— Неподходящее место, — сказал он в ответ на наши вопросительные взгляды.
Отец пообещал таксисту десять фунтов сверху, если тот за пять минут довезет нас до Британского музея. Водитель старался изо всех сил.
— Пап, эти люди на набережной… — попытался спросить я.
— И странный Амос, — подхватила Сейди. — Они что, египетская полиция?
— Слушайте внимательно, — тихо произнес отец. — Сегодня мне понадобится ваша помощь. Знаю, для вас это будет тяжело, но вы должны проявить терпение. Обещаю, что в музее все вам объясню. Я намерен все восстановить.
— Что восстановить? — насторожилась Сейди. — И как?
Лицо отца было не просто печальным. Он выглядел почти виноватым. Я вспомнил недавние слова Сейди, и у меня похолодела спина. Дед и бабушка до сих пор обвиняли отца в маминой гибели. Может, он говорил об этом? Но как можно «исправить» гибель человека?
Такси вывернуло на Грейт-Рассел-стрит и остановилось у главных ворот музея.
— Я прошу выполнять все мои распоряжения, — сказал отец. — Когда встретимся с хранителем, ведите себя нормально.
Вряд ли Сейди знала, как ведут себя нормально, но я решил промолчать.
Мы вышли из такси. Отец расплатился с водителем, а потом… потом он сделал что-то странное: бросил на заднее сиденье горсть мелких камешков. Может, это были и не камешки, не знаю.
— Поезжайте дальше, — велел отец таксисту. — Отвезите нас в Челси.
Отцовские слова показались мне полной ерундой. При чем тут Челси, если мы уже вылезли из машины? Однако водитель поспешно захлопнул дверцу и рванул с места. Такси завернуло за угол и исчезло. Возможно, мне почудилось, но на заднем сиденье я видел три фигуры: взрослого и двух подростков.
Я растерянно заморгал. Невозможно, чтобы таксист мгновенно успел найти себе новых пассажиров. И потом, что за странные слова произнес отец? Он не любил дурацких шуток.
