Кричащая лестница - Страуд Джонатан

– Ага, может быть. Следовательно, беспорядки в доме начались вскоре после смерти мистера Хоупа?

– Спустя неделю или две после похорон. Правда, все это время миссис Хоуп в доме практически не появлялась, жила у дочери. А когда наконец вернулась, начала ощущать, по ее словам, чье-то присутствие. Но здесь она об этом никаких подробностей не сообщает, – Локвуд постучал ногтем по лежащей на столе папке. – По ее словам, она все рассказала по телефону нашему «секретарю».

– Секретарю? – ухмыльнулась я. – Джорджу очень не понравится, что она его так обозвала. Между прочим, запись ее разговора с ним у меня с собой. Хочешь послушать?

– Давай, – оживился Локвуд, удобнее устраиваясь на своем стуле. – Итак, что же она видела?

Записи Джорджа лежали во внутреннем кармане моей куртки. Я вынула их, развернула и разгладила бумажные листки. Затем быстро пробежалась по ним глазами, прокашлялась и спросила:

– Готов слушать?

– Да.

– Движущаяся фигура. – Я торжественно сложила листки и снова убрала их в карман.

– Движущаяся фигура? – возмущенно моргнул Локвуд. – И все? И больше никаких деталей? Какая она была – большая, маленькая, темная, светлая? Какая?

– Это была, цитирую, «движущаяся фигура, которая появилась в дальней спальне и преследовала меня до самой лестничной площадки». Именно это, слово в слово, она рассказала Джорджу.

Локвуд сердито обмакнул в чай печенье.

– Не самое красочное описание. Думаю, по нему вряд ли ты сможешь хотя бы приблизительно представить, как выглядел призрак, преследовавший миссис Хоуп.

– Да, по такому описанию рисовать нечего, но миссис Хоуп взрослый человек – чего ты от нее хочешь? Взрослые никогда ничего толком не видят. А вот ощущения, которые она описала, гораздо интереснее. Миссис Хоуп почувствовала, что нечто ищет ее и знает, что она здесь, но не может найти. И ощущение это было настолько страшным, что она не смогла его вынести. Потому и переехала к дочери.

– Что ж, это уже немного лучше, – сказал Локвуд. – Она ощутила намерение. Похоже, речь идет о призраке Второго типа. Но что бы ни произошло с покойным мистером Хоупом, сегодня ночью он будет в доме не один. Мы тоже здесь. Итак… что скажешь? Не пора ли нам выйти и осмотреться?

Я одним глотком допила свой чай и аккуратно поставила пустую чашку на стол:

– Неплохая идея, по-моему.

Мы с Локвудом почти час бродили по лестницам, иногда включая на несколько секунд фонарики, чтобы проверить, что находится внутри той или иной комнаты, но большую часть времени оставались почти в кромешной тьме. Масляную лампу мы оставили зажженной на кухне, положив рядом с ней свечи, спички и запасные фонарики. Есть доброе старое правило – оставлять в тылу хорошо освещенное место, куда ты можешь отступить, если возникнет такая потребность, и иметь разные источники света на тот случай, если Гость уничтожит один из них.

В расположенных в дальнем конце дома кладовке и столовой все было чисто. Воздух в этих помещениях пахнул печалью и плесенью. Все здесь выглядело унылым и нежилым. На столе в столовой лежали аккуратно сложенные в стопку газеты, в темноте кладовки пустили стрелки забытые на подносе сморщившиеся луковицы. Но Локвуд не видел никаких следов присутствия Гостей, а я ничего не слышала. Пропал даже назойливый негромкий стук, который раздавался с той минуты, как мы вошли в дом.

По дороге назад в холл Локвуд внезапно вздрогнул, а у меня зашевелились волоски на руках. Резко упала температура воздуха. Я взглянула на термометр: всего девять градусов.

В передней части дома, по обе стороны холла, располагались две небольшие квадратные комнаты. В одной стоял телевизор, диван, пара удобных мягких кресел. Здесь было теплее, примерно так же, как на кухне.

На всякий случай мы присмотрелись и прислушались, но ничего не обнаружили. Комната по другую сторону холла была обставлена как гостиная – с обычными для нее стульями, шкафчиками, тюлевыми занавесками на окнах и тремя огромными, похожими на папоротник растениями в керамических горшках.

Здесь было немного прохладнее. Термометр показал двенадцать градусов. Меньше, чем на кухне. Это могло не означать ничего. А могло говорить о многом – кто знает… Я закрыла глаза, сосредоточилась и приготовилась слушать.

– Люси, смотри! – прошептал Локвуд. – Здесь мистер Хоуп!

У меня екнуло сердце. Я резко обернулась, наполовину вытащила из ремешков рапиру, но увидела лишь Локвуда. Он рассматривал стоящую на столике возле окна фотографию, подсвечивая ее фонариком – изображение на фотографии было ограничено ярким кружком золотистого света.

– И миссис Хоуп тоже здесь, – добавил Локвуд.

– Идиот! – разозлилась я. – Еще секунда – и я бы проткнула тебя рапирой.

– Не ворчи, – хмыкнул он. – Лучше взгляни сюда. Ну, что скажешь?

На фотографии пара седых пожилых людей стояла в саду. Женщина – миссис Хоуп – была точной повзрослевшей копией своей дочери, с которой мы имели удовольствие познакомиться сегодня вечером. Круглое лицо, опрятная одежда, ласковая улыбка. Невысокая. Голова миссис Хоуп едва доходила до груди стоявшего позади нее мужчины. Он был высоким, лысеющим, с покатыми округлыми плечами и большими нескладными руками. Он тоже широко улыбался. Мистер и миссис Хоуп держались за руки.

– Счастливая пара, не правда ли? – сказал Локвуд.

Я нерешительно кивнула:

– Однако для появления Гостя Второго типа должна быть причина. Джордж утверждает, что появление призрака Второго типа означает, что кто-то кому-то что-то сделал.

– Да, но у Джорджа мрачный склад мыслей. Кстати, нужно найти телефон и позвонить ему. Я оставил для него записку на столе, но он наверняка будет о нас волноваться. Но вначале давай закончим осмотр.

Никаких следов свечения смерти в этой маленькой гостиной Локвуд не обнаружил, я тоже ничего не услышала, и на этом осмотр первого этажа можно было считать законченным. Ну что ж, это могло означать только одно: то, что мы ищем, находится на втором этаже.

Стоило мне поставить ногу на нижнюю ступеньку лестницы, как знакомый стук возобновился. Поначалу он был таким же тихим, как раньше, – тук-тук-тук, словно кто-то стучит ногтем по столу или где-то далеко забивают гвоздик в стену. Но когда я стала подниматься по лестнице, с каждой новой ступенькой этот стук становился все громче, все настойчивее. Я сказала об этом Локвуду, который бесформенной тенью тащился у меня за спиной.

– И становится все холоднее, – сказал он.

Локвуд был прав. С каждой ступенькой температура падала – девять градусов, семь, шесть. При этом мы поднялись лишь до середины лестницы. Я приостановилась, окоченевшими пальцами подтянула повыше молнию на куртке, всмотрелась в темноту перед собой. Лестница была узкой, тьма здесь стояла кромешная.

Весь верхний этаж дома был погружен в густую непроглядную темень. Мне страшно захотелось хоть на секунду включить фонарик, но я сдержалась. После вспышки света я бы только окончательно ослепла. Положив одну руку на эфес рапиры, я продолжила медленно подниматься по ступенькам. Стук стал еще громче, а от холода начало пощипывать лицо.

С каждой новой ступенькой стук усиливался, становясь все страшнее и невыносимее. Температура продолжала падать. Было шесть градусов, стало пять. Потом четыре.

Утонувшая в темноте лестничная площадка казалась мне каким-то странным, бесформенным пространством. Слева от меня, словно ряд громадных зубов, тянулись, нависая над моей головой, белые стойки перил.

Я добралась до последней ступеньки, поставила ногу на лестничную площадку…

И стук немедленно оборвался, резко навалилась тишина.

Я взглянула на светящийся циферблат своих часов: четыре градуса. На одиннадцать градусов холоднее, чем на кухне. Я чувствовала, как мое дыхание превращается в пар.

Мы были очень близки к цели.

Локвуд протиснулся мимо меня, на секунду включил фонарик, чтобы осмотреться. Оклеенные обоями стены, закрытые двери, мертвая тишина. Чья-то вышивка в тяжелой раме – выцветшие нитки, выведенные детской рукой буквы: «Милый отчий дом». Вышивка сделана много лет назад, когда дома еще оставались милыми и безопасными и над детскими кроватками не подвешивали железные сетки. Вышивку сделали до того, как возникла Проблема.