Бронзовый грифон - Русанов Владислав Адольфович
Втянув голову в плечи, фра Корзьело быстро засеменил по краю площади, стараясь не смешиваться с гудящей, словно пчелиный рой, толпой. Излишнее скопление людей его всегда раздражало. Все эти кривляющиеся лица, оскал, который они именуют улыбками, крики, мелькание разноцветных одежд. То ли дело в Айшасе! Каждой касте предписан свой покрой – от бурнусов у знати, жрецов и воинов до набедренных повязок земледельцев и ремесленников. Но кроме всего прочего, положение в обществе подтверждается цветом одеяния – чем светлее, тем большего уважения достоин человек.
А толпа тем временем прибывала. Еще бы! Вскоре на всех семи площадях Аксамалы начнутся гуляния – музыка, танцы, бесплатное вино (да не какое-нибудь там, а лучшее каматийское!), а в сумерках жителей столицы и приезжих ожидала грандиозная иллюминация, для проведения которой еще декаду назад приехали лучшие мастера из Фалессы. Веселье продлится до утра, а завтра, с рассветом, согласно указу императора, всем добропорядочным гражданам следует почтить родителей – как ныне живущих, так и давно умерших.
Простой люд и знать Империи с радостью воспринимала чудачества повелителя, да продлятся его лета на два века! Почтить так почтить. Что ж тут такого? Тем более завтра. А сегодня можно вволю отвести душу: орать скабрезные куплеты у храмов и перед самым носом неспешно прогуливающихся жрецов, напиваться до бесчувствия и угощать стражников, приставать к девицам и дамам, весело отвечающим на самые непристойные заигрывания, – и никто не задержит, не упрячет до утра в «холодную». Все что угодно! Лишь бы без кровопролития и мордобоя – этот вид развлечений император запретил строго-настрого. Потому-то и стражи на улицах так много. И в доспехах, с обтянутыми войлоком дубинками, и переодетой, так и стреляющей глазами по сторонам.
Медленно и степенно, вызывая невольное любопытство и шепоток за спиной, прошли три великана из Гронда. Большая редкость! Обычно купцы с далекого севера крайне нелюдимы – кому понравится, когда каждый ребенок в тебя тычет пальцем, пуская от восторга пузыри? Они привозили мамонтовые бивни, рыбью кость, меха белых медведей и песцов, а обратно везли пшеницу, вино, мед, воск и льняные ткани. В Аксамале предпочитали носа из гостиниц не показывать (а всего-то и было две таких, оборудованных кроватями, способными выдержать тяжесть великанских тел), поручая дела по продаже и закупке товаров местным оборотистым делягам. Но нынче не удержались, вышли поглазеть на праздник. Ростом каждый из жителей Гронда в полтора раза превосходил самого высокого аксамалианца, а потому выделялись они, как кони в отаре овец. Широченные плечи, светлые, почти белые волосы, собранные в длинные пучки на макушке, скалящиеся пасти белых медведей на правом плече у каждого – шкуры огромных хищников служили великанам плащами, и расставаться с предметом немалой гордости они не желали даже в разгар знойного месяца Лебедя [7].
Размеренно отбивая такт сандалиями, пробежали носильщики с богатым паланкином на плечах. Судя по позолоченным выкрутасам на дверке, весьма высокопоставленный чиновник. Не меньше судьи городского магистрата. Вот бедолага! И в праздник ему покоя нет…
У подножия Клепсидральной башни уже сооружали добрый десяток помостов. То-то порадуют обывателя жонглеры и акробаты, фокусники и канатоходцы.
Где-то вдалеке мелькнули разноцветные панталоны фалессианцев. Что за богомерзкий обычай? Одну штанину жители узкого и длинного полуострова, далеко выдающегося в океан Бурь, шили из полотна алого, вишневого или земляничного цветов, а вторую делали лазоревой, васильковой или темно-синей, под стать океанской волне. От этого казалось, будто одна нога охвачена воспалением и полыхает нестерпимым жаром, а вторая, к вящему горю владельца, давно омертвела и вот-вот пойдет трупными пятнами. Фра Корзьело снова хотел сплюнуть, но удержался. Только пальцы сложил особым знаком, охраняющим от демонов.
Заглядевшись на разноцветных франтов, табачник зазевался и едва не врезался в толпу зверообразных барнцев в телогрейках мехом наружу и косматых шапках. Наверняка купцы, нажившие состояния на поставках древесины. Леса Барна славились многими ценными породами, а в особенности черным орехом, тонущим в воде; серебристым буком, дающим ни с чем не сравнимого рисунка шпон; горной лиственницей, веками не гниющей даже в болотах южной Тельбии. Корзьело охнул, дернулся и запнулся ногой о ногу. Едва не упал. Сильная рука одного из бородачей поддержала его под локоть.
– Осторожнее, фра…
– О, благодарю вас, почтенные! – раскланялся лавочник и, дождавшись, когда барнцы отойдут на достаточное расстояние, прошипел: – Чтоб ваши кишки вытекли кровавым поносом…
И в этот миг он ударился плечом в грудь молодого человека в алом с золотом, под цвет сасандрийского знамени, камзоле с серебристым бантом лейтенанта на левом плече. Гвардия!
От неожиданности лейтенант крякнул и отшатнулся, потирая ушибленную грудь.
– Куда прешь, чернозадый! – воскликнул его широкоплечий спутник в тех же цветах и с таким же точно бантом.
«Вот и допросился!» – тоскливо подумал Корзьело. Пискнул что-то невразумительное и припустил по улице едва ли не бегом. С гвардейцев станется и бока намять неудачнику, невзирая на строжайший запрет потасовок. А для стражников, если они сочтут нужным вмешаться, решающим доводом в пользу военных может оказаться именно оливковая кожа пострадавшего. Не только не задержат дебоширов, но и почтенному лавочнику могут под зад наподдать.
Офицеры проводили его взглядами. Переглянулись.
Ушибленный лейтенант взмахнул кулаком:
– Чтоб какой-то полукровка!..
– И за кого кровь проливать приходится! – с жаром воскликнул его приятель – худощавый, гибкий, как виноградная лоза, несомненно, приехавший в столицу с юга.
– Шпаки! – пробасил широкоплечий. – Эх, когда б не праздник… Догнать и нарубить, как копченый окорок! В тонкие ломтики!
– Да бросьте вы! – попытался образумить товарищей офицер чуть постарше возрастом и, очевидно, в силу этого более рассудительный. – Нашли с кем связаться. Полукровка да вдобавок – старик.
– Тем более! Спускать обиды полукровкам! – Пострадавший гвардеец картинно бросил руку на эфес меча. Его черные, подкрученные по последней моде усики воинственно топорщились.
– Да знаю я его, Кир, – возразил старший. – Табачник это. Его лавка неподалеку. Очень недурственный табачок, между прочим…
– Это не оправдание, Лен! – гудел широкоплечий. – Если гвардейский офицер будет спускать обиды каждому лавочнику…
– Но не мечом же!
– Конечно, не мечом! – кивнул черноусый. – Не годится честную сталь о лавочника марать. Подкараулить и в сортир макнуть как следует!
Молодые офицеры с готовностью заржали.
Широкоплечий размашисто хлопнул Кира по спине:
– Ты, как всегда, прав, господин лейтенант т’Кирсьен делла Тарн. Подождем окончания праздника.
– Тем более наши банты так и просятся, чтоб их обмыли! – поддержал его порывистый южанин.
– Если не обмыть, то, говорят, серебрение облезть может! – согласился Лен.
– Так кто нам помешает?! – подбоченился т’Кирсьен. – Уж не табачник-полукровка, я думаю! Господа гвардейцы! В трактир! Шагом марш!
– В «Подкову удачи»? – козликом подскочил на месте худощавый.
– Полегче, Фальо! Не как в прошлый раз, – подмигнул товарищам т’Кирсьен.
– Это когда он облевал всю лестницу в казарме? – хохотнул широкоплечий.
– Именно! Поэтому, господа офицеры, без излишнего фанатизма!
– Ой, да подумаешь… – обиженно протянул Фальо.
– О тебе же пекусь! – Черноусый легонько подтолкнул его локтем в бок. – После «Подковы» нас ждет «Роза Аксамалы»!
– Ух ты! – Лен расплылся в улыбке предвкушения. – Это же…
– Именно! Лучшие девочки столицы Сасандры! И в их числе блистательная Флана! Дорого, конечно, но офицерами становятся один раз в жизни! – Т’Кирсьен поправил перевязь с узким кавалерийским мечом.
