Волки и боги - Тена Тена Марина

Луна ворвалась в сны Нестора. Его тяжелое дыхание разбудило Санде, его мать.

Он слышал, как она двигалась на отделенной тканевой занавеской половине хижины, которую делила со своим возлюбленным. Бессмысленная предосторожность: и без нее, даже если бы Нестор хотел подглядеть за взрослыми, он не увидел бы ничего, кроме размытых пятен. Зато у мальчика был дар ясновидения. Правда, по иронии судьбы, получил он его от той богини, которая бросила их в тот момент, когда они больше всего в ней нуждались. Может, это у шутка такая? У богов часто бывает странное чувство юмора. А возможно, ликантропы просто надоели ей и она устала покровительствовать им.

Нестор вспомнил свой сон и снова вздрогнул. Он был ослепительно ярким. Селена в нем была вспышкой серебра и света – разрушающего света. Она держала кого-то за руку, но из-за сияния он мог видеть только силуэт. Кто-то маленький и человекоподобный, возможно, ребенок. Нестор стоял перед ней, неподвижный. А в это время земля разверзла свои челюсти и поглотила всех людей. Он слышал, как они завывали от ужаса, когда бездна пожирала их.

А он просто стоял и смотрел на все это. И ничего не делал. Уже незадолго до пробуждения он услышал позади себя рев. Это было похоже на шум бури, но живой бури, как если бы она была одушевленной. Он не видел, что происходит за его спиной, но мог поклясться, что там хозяйничает луна, пронзая все своим светом. Крики, вспышки, ужас и смерть – все смешалось в темную спираль хаоса. Неудивительно, что проснулся он весь в поту и слезах. Его руки были напряжены, а голова болела так, что едва не лопалась.

Но хуже всего было даже не это. Хуже всего было то, что даже в своих снах, даже в своих видениях он был беспомощен. Нестор почувствовал движение матери. Она села рядом с ним и положила ему на лоб что-то прохладное, какую-то ткань. Мальчик продолжал лежать не шевелясь, со стиснутыми зубами и глубокой невидимой дрожью в костях. Мать обняла его и притянула к себе. Ее грудь поднималась и опускалась мерно, спокойно, и Нестор, закрыв глаза, отдался этому ритму. Вскоре его тело расслабилось, отяжелело, накатила усталость. Эта характерная усталость приходила каждый раз, когда его посещали видения. Кстати, это происходило не только ночью. Порой он мог просто идти по улице – и тут вдруг его тело коченело, череп начинал раскалываться, а дальше – хаос, движение и свет. Так жестокий язык богов через кости проникал в самую глубь его тела.

И почему только боги выбрали такой страшный способ, чтобы говорить с ним?

– Тебе лучше? – это была многолетняя семейная привычка: задавать ему этот вопрос и спрашивать о видениях.

Он кивнул. Прежде чем отстраниться, она обняла его покрепче и спросила:

– Что-то страшное было?

Нестор прикусил щеку изнутри. Ему не хотелось рассказывать матери о том, что он видел. Ни ей, ни кому-либо еще в деревне. Видения никогда не были ошибочными, но из-за сбивчивости и неясности их порой было очень трудно объяснить. Тут в сознании снова раздались те ужасные крики. Нет, едва ли это могло означать что-то хорошее.

Он услышал, как Мэй пошевелился у себя в постели. Но не звал к себе мать: не хотел нарушать интимности их общения. Нестор испытывал по поводу него странные чувства: симпатии и смущения одновременно. Мэй был очень немногословен, нетороплив, спокоен. При этом будто все время был начеку. И он любил его мать. Нестор знал это точно: по тому, как он догонял Санде, когда та ускоряла шаг, по шороху объятий и страстной глубине шепота, который раздавался из-за перегородки. Мэй не пытался навязывать себя в качестве члена семьи, и Нестор был благодарен ему за это. Ведь у него был собственный отец. И хотя он находился далеко, они старались по возможности поддерживать с ним связь. К тому же Нестор был почти взрослым, и еще один опекун рядом ему был совершенно ни к чему. В общем, Мэй делал счастливой его мать, а больше от него ничего и не требовалось.

– Расскажи, что ты видел, – попросила его мать.

Несколько секунд он колебался. Ему хотелось бы верить, что если игнорировать боль, если прогнать ее, забыть о ней, будущее сложится иначе. Но увы. То, что было решено там, наверху, пробивалось сквозь что угодно и неизменно происходило. И лишь пророческие видения давали хрупкую надежду на то, что ужас можно предотвратить.

– Я видел хаос. Но там была Селена, – Нестор слышал, как мать затаила дыхание, и ненавидел себя за то, что дал ей надежду. Он облизал губы и продолжил быстро говорить. – Потом земля разверзлась. Была темнота и крики. Я слышал, как вы падали, и я… Я ничего не сделал, не помог вам.

– Это видение, ты не можешь его контролировать.

– Но что это значит? Что я буду стоять и смотреть, как вы страдаете?

– Объяснять видения не твоя задача, – ответила мать, нежно поглаживая его по волосам.

У нее был такой приятный голос, что в нем почти не слышалось холодного беспокойства, острой болью пронзившего ее легкие. Она обнимала его еще некоторое время. Она любила так делать: долго обнимать, прижиматься всем весом, это всегда успокаивало его.

Но его мир под тяжестью пророческих видений разваливался на куски, и с этим ничего нельзя было поделать.

Он видел, как молодая мать превратилась в фигуру из пепла, которую прямо у него на глазах унес ветер. В ту зиму ее народ заботился о ней больше чем когда-либо. Они следили, чтобы она не переутомилась и не простудилась. Все зря: когда пришла весна, женщина проснулась мертвой. Он видел невинные вещи – такие, как первый снег, и ужасные – когда бог Сал решил умереть, оставив тех, кого он создал, сиротами.

Он позволил матери уложить себя обратно на подушку. Она сидела рядом и задумчиво расчесывала влажные волосы. Ему вдруг страшно захотелось попросить ее остаться рядом с ним, пока он не заснет, как если бы он снова был малышом. И именно потому, что его мать сделала бы это, он ничего ей не сказал. Нестор закрыл глаза и заставил себя дышать глубоко и ритмично. Он лежал и думал, интересно, чем заняты сейчас мысли матери? Может, она беззвучно плакала про себя, запирая в плотно сжатых губах свою тоску. Может, сожалела о своей доле быть матерью провидца.

Когда она встала, ему резко стало холодно, но он не подал виду. Большую часть ночи он просто лежал, притворяясь спящим. Так продолжалось до тех пор, пока рассвет не очистил горизонт и он не услышал первые песни жаворонков.

– Ну, рассказывай, что они тебе передали, – сказала Снегиня, как только они показались у нее на пороге.

Снегиня была самым старым оборотнем в стае, главной старейшиной. Тяжелая и мрачная – она источала удивительный запах, кисловато-терпкую смесь сосновой хвои и дубленой кожи. Нестор подошел чуть ближе и рассмотрел белое пятно, короновавшее то, что видимо, было головой Снегини. Оно спускалось вниз по плечам и действительно напоминало снег. Вот почему ее так зовут. Все старейшины в стае при смене статуса выбирали себе новое имя. Снегиня сделала это много лет назад, когда Нестор был еще ребенком.

После каждого видения, еще до того как мудрецы стаи принимались разбирать сообщения, присланные ему богами, Нестор отправлялся на доклад к Снегине. Та умела сохранять хладнокровие и не давать воли эмоциям. Для самого Нестора же рассказы об увиденном превращались порой в сущую пытку. Прежде всего это касалось тех из них, в которых, как сейчас, ему грезилось неизбежное. Ужас, который он не мог предотвратить. Или мог? В таком случае он становился виновником, обрекал своих товарищей на смерть. Он все еще не до конца отошел от последнего видения, предсказавшего нападение людей. Да, он смог предупредить, да, смог предотвратить самое ужасное. Но многих храбрых воинов в результате они все-таки потеряли. Его дядя, брат Мэя, отец Сьерры – все они погибли. Сьерра… До того момента, когда она ворвалась к нему в хижину со сжатыми кулаками, плюясь полными боли и ярости словами, которые как соль разъедали ее собственные душевные раны, они были друзьями. «Мой отец погиб, а ты ничего не сделал. Ничего не сделал!», – кричала она. И Нестор отлично понимал ее. Он и сам винил себя. Даже у Снегини при общении с ним голос становился напряженным, а жесты – резкими. Нестор для всех был как сорока, которая приносит дурные вести. И вроде бы надо знать их, а не хочется. Видения редко были приятными или легкими. Богам незачем было тратить свои силы, чтобы пожелать хорошего сезона охоты. И если уж они рассказывали, то рассказывали о по-настоящему серьезных вещах. И вот сейчас, стоя перед Снегиней, он говорил о луне, свет которой ослеплял все вокруг и будто вырывался изнутри человеческого тела. Он говорил о криках и голодных челюстях земли, пожравших всех ликантропов. И о том, кого Селена держала за руку.