Игла Стёжки-Дорожки (СИ) - Тарьянова Яна
А у Дыма испытание, которого он так боялся, прошло без сучка и задоринки. Дима за него порадовался — не ему самому, так приятелю повезло.
Потянулись дни учебы. У одного — занятия с оберегами и зубрежкой заклинаний, у другого — уроки от звонка до звонка. Дима попрощался со школьной мечтой и быстро научился отстраняться от реальности: проходил сквозь строй насмешек по коридорам, прятался в библиотеке, обсуждая прочитанные книги с Дымом. Тот охотно отвлекался от домашних заданий, выслушивал размышления о прочитанном и Димины жалобы, все время советовал одно и то же: сдерживайся, не превращайся, а то люди поставят тебя на учет, и у родителей будут неприятности.
Дима устал напоминать, что не может превратиться ни в кошку, ни в льва, и, после месяца разговоров, озверел от сдержанности и пошел наперекор. Он разрушил очередной воздушный замок-мечту, отказавшись от футбола, и записался в секцию бокса. Играть в коллективе все равно бы не получилось, а бокс научил правильно переплавлять обиду в удары. Не прятаться, а хотя бы иногда давать сдачи. Одноклассники поутихли, после того как Дима справился с троими и ушел домой с рассеченной бровью. Почти сбежал — кровь залила рубашку, надо было срочно замочить в холодной воде. Иначе мутер голову оторвала бы за порчу хорошей вещи.
Время шло, подрастали сестренки — та, что старше, уже в школу пошла. Однажды Дима всерьез задумался о Дыме. Раньше он воспринимал звенящий голос, как сказку, рассказываемую по радио. Только сказку, придуманную специально для него. Повзрослев, понял, что это серьезное отличие от других людей. Может быть, психиатрическое заболевание, а может быть, какой-то загадочный эксперимент, в который он вляпался, сам того не ведая. А вдруг это происки западных спецслужб, специально, чтобы завербовать немца?
Хорошенько испугавшись и побоявшись, Дима признался себе, что с западными спецслужбами он погорячился: сыграло свою роль запойное чтение романов Богомила Райнова — библиотекарша недавно его к полкам для старшеклассников подпустила. Успокоив себя тем, что никаких секретов он Дыму не выдавал, Дима решил пополнить ряды нормальных людей и сократить общение. Дым звал его все реже, в основном откликался на вопросы или жалобы. Надо было просто научиться помалкивать.
Дима не желал быть уличенным в дополнительных странностях. Ему национальности и семьи хватало с лихвой. Спокойного места не находилось нигде — ни на улице, ни дома. Мутер вышла на работу, и, теперь, уже с чистой совестью, переложила груз домашнего хозяйства на плечи детей. Стирка, уборка трехкомнатной квартиры, грязная посуда — мутер ни к чему не прикасалась, только на ежедневные замечания не скупилась. Генрих Яковлевич на быт вообще внимания не обращал, знал, что кто-нибудь все сделает.
Только готовку еды мутер никому не доверяла, считала, что и Дима, и сестра тратят слишком много продуктов, неэкономные уродились. И рецепты используют неправильные. Мутер, постоянно искавшая способы сократить расходы, воспылала любовью к национальной кухне. К двуязычию и немецким именам, которые вызывали нездоровый интерес у окружающих, добавилось швабское меню. Дима давился фруктовым супом — кипяченым компотом с мучной затиркой; с трудом глотал вареники с начинкой из пшенной каши и никогда не радовался воскресному блюду — гороховому пюре с рулькой. Все национальные рецепты не стоили пирожка с ливером из школьной столовой. Жаль, что шесть копеек ему удавалось скопить нечасто — мутер педантично пересчитывала сдачу из магазина и неохотно выдавала деньги на проезд. Ездить приходилось только в школу ДОСААФ, общеобразовательная под боком была. Мутер ворчала, что занятия в секции по пулевой стрельбе — это блажь, но Генрих Яковлевич неожиданно подал голос в защиту блажи, и Дима продолжил обучение стрельбе из винтовки и пистолета.
Закончив восемь классов, он решился на бунт. Потребовал от мутер называть его на людях только паспортным именем Дмитрий, и сам отнес документы в другую школу, пытаясь таким образом избавиться от прилипших кличек. Разговоры с Дымом забылись, остались в памяти обрывками детской сказки. У Димы появилась новая мечта — поступить в институт в областном центре, выучиться на инженера или технолога, и уехать в Москву, где можно раствориться в толпе, где не будет диковинкой фамилия Штольц и отчество Генрихович.
Два года зубрежки обернулись крахом на вступительных экзаменах. Дима проработал лето и начало осени грузчиком в универсаме, получил повестку, прошел комиссию в военкомате и отправился на смотр, где «купцы» выбирали подходящих призывников. Ни морпехам, ни десантникам он не сгодился даже с дипломом ДОСААФ, хоть и вымахал под два метра, косая сажень в плечах — потому что немчура.
В ожидании стройбата и двух лет каторги внезапно пробрала дрожь, и Дима, чтобы отвлечься, мысленно заговорил со своим то ли виденным, то ли выдуманным другом — давным-давно не вспоминал, а сейчас вцепился, как утопающий за соломинку. Дым откликнулся быстро и охотно, посочувствовал, зачастил, пересказывая изменения. Первый же рассказ о том, что он вчера оживил каменного грифона, а тот прошел три шага, упал под трамвай и парализовал движение в центре города, успокоил гораздо лучше валерьянки: Дима сидел на жесткой лавке, привалившись спиной к стене, замерев как изваяние — боялся выдать себя и шевельнуть губами, проговаривая вопросы.
«Статую оживил, что ли?»
«Да, экзамен сдавал. Не рассчитал, слишком много крови добавил в волхоягодник, грифон с места рванул, крыльями хлопнул…»
«То есть, ты что угодно можешь оживить? А если, к примеру, бюст вождя?»
«Сомневаюсь. Грифон храмовый. Камень чуткий, магией пропитан. У вас же статуи на охрану никто не заговаривает?»
«Нет. Вроде бы нет».
За ним вернулся полковник из ВДВ. Пригласил в отдельную комнату, спросил, хочет ли Дима пойти подготовку в школе снайперов с дальнейшим прохождением службы в ограниченном контингенте советских войск в Афганистане.
— У тебя навыки стрельбы, стопроцентное зрение, ты флегматичный, не ведешься на подначки, подолгу сидишь без движения. Это не залог успеха, но у тебя есть исходные данные, с которыми можно поработать.
— Я немец, — немного невпопад напомнил Дима.
— В Афган и даги, и узбеки едут, — усмехнулся полковник. — Немец лишним не будет.
«Снайпер? — влез Дым. — Круто. Иди. Человеку лучше быть снайпером — вы в ближнем бою и втроем против оборотня не выстоите».
Дима решил не выяснять, откуда Дым знает о существовании снайперских винтовок, и с кем мерился силами — незачем себе голову глупостями засорять. Он согласился, почти не раздумывая: снайпером быть всяко лучше, чем стройбатовцем. И подумал: уж не сыграла ли внешность свою роль в выборе? Дмитрий Генрихович Штольц ни капли не походил на истинного арийца: был темноволос, темнобров, черноглаз. Такому в толпе душманов затеряться — раз плюнуть.
Подготовка оказалась интересной. Диму научили стрелять из разных положений — лежа с упором и без упора, сидя, стоя, с колена. Устранили технические ошибки: моргание в момент прицеливания, неправильную задержку дыхания. Посвятили в тонкости маскировки и оборудования позиции, до седьмого пота гоняли на тренировках в составе подразделения. Дима выбрал себе позывной «Дым». И, отпустив страхи о психиатрическом заболевании и происках спецслужб, принял себя целиком — вместе со странностями. Какой уродился, такой и уродился. Взяли же в снайперы? Вот и пригодился стране.
Глава 3. Казадойч
Он снова начал болтать с Дымом. Как в детстве. Не так часто — на службе не до разговоров. Да и у Дыма своих забот полно было. Но даже редкие беседы удивительным образом снимали груз будней. Почти выдуманный друг продолжал утверждать, что может превращаться в льва, ухлестывал за девицей-львицей, учился заговаривать статуи и барельефы, чтобы они охраняли дома, площади и мосты, и сожалел, что люди перестали ценить хранителей и боятся торговать с другими мирами.
