Попутчики (СИ) - Авербух Наталья Владимировна

— Никто не может обмануть ведьму в её собственном доме, — тихо сказала ведьма. Лицо Врени оставалось таким же спокойным, взгляд — любопытным и чуть-чуть участливым. Ложь не исказила его.

— Он хочет получить мою дочь, — призналась Магда. — Чтобы воспитать её таким же чудовищем, как он сам.

Врени нахмурилась.

— Он хочет дать ей высшее посвящение?

— Он хочет иметь помощника-колдуна, воспитанного им так, как он сочтёт нужным. Чтобы помогал ему в его мерзостях. У меня родилась девочка, но его это не остановит.

— У тебя родилась девочка с колдовским даром? — недоверчиво переспросила Врени. Колдовство — не дар, это проклятие, это знали все прозревшие. — Кто же её отец?

— У неё нет отца, — категорично ответила ведьма. — Нет, у меня родилась обычная девочка. Обычная. И я хочу, чтобы она выросла обычной жизнью.

— Тогда не вижу беды, — холодно отозвалась Врени. — Если он просил ребёнка с колдовским даром, а у тебя такого нет — что за беда?

— Ты не знаешь Медного Паука, если спрашиваешь об этом, — хмуро ответила Магда.

— Медный Паук, — отозвалась цирюльница таким голосом, словно зачитывала страницу в одном из старинных бестиариев. — Разбойник, убийца, высший посвящённый. Самого низкого происхождения. Ему заказывают почти одно только духовенство, чёрное, белое — не имеет значения. Ходят слухи, что он может пробраться в полную крепость врагов и выйти оттуда никем не замеченным. Ходят слухи, что ему приходилось творить добрые дела, причём бесплатно. Деньги его не интересуют, но плату он назначает большую. Ходят слухи, что он был твоим любовником. Ходят слухи, что ты наложила на него проклятие. Не доверяет ни мужчинам, ни женщинам, но за предательство жестоко мстит. Несколько раз его пытались убить, попытавшихся больше никто не видел. Много пьёт и в подпитии всегда много болтает, но ещё никому не удавалось на этом сыграть.

— Он не был моим любовником, — покачала головой Магда.

— Ты беспокоишься о своём ребёнке и отказываешься мыслить здраво.

Ведьма помолчала. Встала, заглянула в комнату, где лежал принесённый Врени монашек. Тот мирно спал. Зелья действовали как надо, его лицо постепенно расслаблялось. Врени спокойно ждала на кухне. Магда вернулась туда, пошевелила огонь в очаге.

— Я могу передать человеку дар, — тихо сказала ведьма.

Врени подняла брови.

— Разве он знает об этом?

Магда пожала плечами. Она сказала неправду. Дочь ведьмы не могла бы вырасти обычной жизнью. Кто бы ей позволил?.. Уметь лучше, чем не уметь. Знать лучше, чем не знать. Ведьме нужна ученица. Земле нужна ведьма. Она могла бы передать свой дар дочери в любое мгновение… но тогда она её лишалась.

— Ты хочешь, чтобы я убила его? — уточнила Врени. — Твои проклятия не работают?

— Я его не проклинала, — снова покачала головой ведьма. И снова слукавила. Проклинала, конечно. Пыталась закрыть ему пути. Ничего не помогало. Может быть, решись она на по-настоящему чёрное колдовство… нож мог бы выпасть у него из руки или повернуться и вонзиться в его сердце. Может быть… Ей приходилось решаться на злое колдовство. Первый раз её заставили. Потом… потом… приходилось… Если не останется другого выхода… если.

— Я откажусь, — предупредила Врени. — Не люблю браться за невыполнимые задачи. Он не подпустит меня с моим ядом, а ножом я действовать не люблю.

Магда махнула рукой.

— Возьми мазь с той полки и иди к своему монашку. Его надо натереть с ног до головы. Справишься?

— А то!

Врени шагнула к двери, но вдруг остановилась.

— А взрослому человеку ты можешь дар передать?

Магда усмехнулась.

— Кому угодно.

Ей было двенадцать лет, когда она открыла в себе дар. И тринадцать — когда она впервые убила человека.

До двенадцати лет её жизнь складывалась… обычно. Большая семья. Много работы и мало хлеба. Дети рано начинали помогать родителям. Это их не смущало: в их деревне так жили все. Земля плохо родила, поборы города были огромны. Из города сюзерен посуровее, чем из какого-нибудь графа, ведь граф один, а у города господ много. Одежда была ветхая, еды не хватало, мясо даже по праздникам не видели, вина и подавно, многие болели. Рослую девку отдали в кабак — скрести полы, таскать воду, мыть котлы. Тоже обычное дело. Врени считала, что ей повезло: иногда можно было отскрести пригоревшую кашу и набить пустой желудок.

А потом и это закончилось.

Сначала появился дар. Странный дар, который Врени потом всю жизнь держала в тайне. Просто однажды она удрала на речку купаться. А когда вернулась, кабатчица, злая сварливая бабка, бывшая с Врени в дальнем родстве (как и все в деревне) заперла девочку в чулан. А в чулане полно тараканов. Врени всегда боялась тараканов. Что произошло — она сама не знала. Только очень-очень захотела, чтобы они исчезли. Так бывает в детстве со всеми. Но не со всеми бывает, что тараканы дохнут. Без яда, просто дохнут от мысленного приказа.

Потом пришёл казначей. Из города. Он пришёл отобрать у людей последнее — и вся деревня гудела, обсуждая, как бы его извести. Врени, конечно, никто не спрашивал. Но она внимательно слушала. Она всегда внимательно слушала, что говорят взрослые. И всегда молчала. Промолчала и на этот раз.

Сначала она пыталась убить его так, как убивала тараканов, клопов, мышей, крыс и прочую вредную живность. Но… дар молчал. Это ей было не дано и в глубине души девочка вздохнула с облегчением. Было бы страшно жить, умея такое.

Но казначей!

И тогда Врени решилась попробовать. Ей казалось, ничего не будет — для неё. Кто узнает?

Казначей умер.

Вот только дураков в деревне не было.

Одно дело — по ночам, заперев двери и ставни, тихонько шептаться, мол, вот помер бы казначей…

А другое дело — когда он в самом деле помирает. Посреди деревни, поев в ней горелой каши (другой кабатчица не готовила).

Врени обвинили сразу. Видели, как она подсыпала что-то в кашу, пока несла обед дорогому гостю. Ей было тогда тринадцать лет. Она не думала, что от неё все отрекутся.

Кашу её заставили съесть всю. Она даже не пыталась сопротивляться. Поняла уже, что жизни ей не будет.

Но толчённые тараканы, отравленные её волей, не принесли неудачливой убийце никакого вреда. Её бы даже отпустили… вот только городу нужно было выдать убийцу.

…кто открыл окошко — слишком узкое для взрослого человека, в которое не по летам рослая Врени протиснулась с трудом, изодрав в клочья ветхую одежду?.. Врени не знала. Ей хотелось думать, что это была мать. Как бы то ни было, она сбежала.

Все проклятые с этого начинают: они теряют то, что у них было. Дом, семью, детей или родителей… все проклятые проходят этот путь. Врени добралась до ближайшего города и затерялась в толпе. Домой она больше не возвращалась.

Врени отогнала воспоминания и принялась за дело. Цирюльница, она не смущалась при виде человеческого тела. Как того требовало ремесло, она могла подстричь, побрить, вскрыть нарыв, вырвать зуб, сложить сломанную руку, выпустить дурную кровь. Могла бы, не дрогнув, той же бритвой перерезать горло, но делала это редко. Если руки привыкнут к убийству, как ей будут доверяться почтенные горожане? Вид уродливой девки с остро заточенной бритвой и так пугает, и многие дрожали в её руках. Цирюльников всегда не любят. Боятся и не любят. Хотя не так, как боятся и не любят крысодавов, а Врени это делала мастерски и никому не открывала секретов мастерства. А ещё из убитых ею насекомых получался отличный яд. Яд, который не сможет распознать даже самый опытный знахарь. Потому что нет его в природе, такого яда. Очень удобно.

Насвистывая под нос в меру похабную песенку, Врени принялась обмазывать монашка лечебной мазью. Паренёк ей нравился. Ей вообще нравились люди, о которых приходилось заботиться. Конечно, это не принесёт ей высшего посвящения, но есть в жизни и другие радости…