Робин Хобб - Корабль судьбы (Том I)
— Двинем в обход, — сообщила она своим спутником, но сама в сомнении прикусила губу. Идти в обход означало опасно приблизиться к главному руслу и его беспощадным стремнинам. Что ж… Как справедливо выразился сатрап, течение всяко понесет их к Трехогу, а не назад. Может, даже облегчит ее труд, такой тяжелый и неблагодарный. Хватит бояться! Малта вновь взялась за весло и направила лодку мимо засоренной протоки, на чистую воду.
— Нет, это невыносимо! — вдруг воскликнул сатрап Касго. — Я грязен! Меня кусают насекомые! Я голоден и страдаю от жажды! И все по вине этих ничтожных обитателей Дождевых Чащоб! Которые привезли меня сюда якобы для того, чтобы укрыть от опасности! А что на самом деле? Стоило мне оказаться в их власти, как я стал жертвой бесчисленных утеснений и прямых оскорблений! Они надругались над моим величием самодержца, поставили под удар мое и без того хрупкое здоровье, да что там, даже саму жизнь! Несомненно, эти люди вознамерились сломить мой дух, но, несмотря на все тяготы, я им не поддамся! Дайте только выбраться отсюда, и они изведают всю сокрушительную мощь моего гнева! Тем более что здешние жители, как я понимаю, устроились здесь самочинно, не потрудившись никак закрепить свои притязания перед нашим законом. Следовательно, они не имеют никаких прав ни на эту землю, ни на те сокровища, которые с давних пор выкапывают из ее недр и продают за немалые деньги! Стало быть, они нисколько не хуже пиратов, бесчинствующих в водах Внутреннего Прохода. И поступать с ними надо соответственно!
У Малты хватило дыхания насмешливо хмыкнуть.
— Что-то этот гром не из тучи, — сказала она и чуть не добавила вторую половину поговорки: «…а из навозной кучи». — На самом деле ты куда больше зависишь от их расположения и доброй воли, чем они — от твоей. Вот возьмут и продадут тебя любому, кто больше заплатит, и какая им разница, что с тобой будет дальше? Убьют, или будут в заложниках держать, или на трон обратно посадят — им-то что за печаль? А что касается прав и закона… Их право жить здесь подтверждено установлением самого сатрапа Эсклеписа, твоего предка. Изначальная хартия, дарованная первым торговцам Удачного, определяла лишь размер участка земли, который каждый мог взять для себя, но не место его расположения. Вот жители Чащоб и решили застолбить себе владения именно здесь. А мы — у себя на берегу залива. Те и другие участки существуют издревле, это право свято чтят, а кроме того, оно очень хорошо обеспечено законодательством Джамелии. В отличие, кстати, от притязаний «новых купчиков», которых по твоей милости за последнее время тут у нас развелось…
Некоторое время оба высокопоставленных пассажира потрясенно молчали. Потом сатрап выдавил сухой смешок.
— Как забавно, — сказал он, — слышать такие речи в их защиту да еще от тебя! Малолетняя неотесанная деревенщина! Видела бы ты себя! Грязная, как я не знаю что, одетая в ужасные тряпки… да и мордашку тебе эти повстанцы навсегда изуродовали. А ты еще за них заступаешься! С чего бы? Дай угадаю. Должно быть, ты понимаешь, что ни один приличный и здоровый мужчина никогда уже не пожелает тебя. Значит, твоя единственная надежда — выскочить замуж за одного из этих уродцев, которому ты, верно, сойдешь за красавицу… и спрятаться за вуалью, чтобы никто больше не видел твоего безобразия. Что ж, разумно! Пожалуй, если бы не все эти глупости с восстанием, я даже выбрал бы тебя себе в Сердечные Подруги. Помнится, Давад Рестар неплохо о тебе отзывался, да и мне твои жалкие потуги танцевать и вести разговор показались даже трогательными в их бесконечной провинциальности. Но теперь? Пфуй! — Лодочка даже покачнулась лишний раз, так энергичен был его презрительный жест. — Что может быть отвратительней красивой женщины, чье лицо оказалось испорчено безнадежным уродством? Право, в лучших домах Джамелии тебя и в служанки не взяли бы… даже в рабыни. Под кровом благородных семейств должна царить гармония. Там не место ходячим недоразумениям вроде тебя!
Малта не стала оборачиваться к нему. Она и так вполне могла представить, как кривятся в презрительной улыбке его губы. Она попыталась рассердиться на него, сказав себе, что это всего-навсего самоуверенный молодой хлюст. Но… она в самом деле ни разу не смотрелась в зеркало с той самой ночи, когда все они едва не погибли в карете, опрокинувшейся под откос. Пока она выздоравливала в Трехоге, ни единого зеркала поблизости как-то все не оказывалось. Ее мать и даже Рэйн усердно делали вид, будто не замечают рубца у нее на лице. Однако вещее сердце говорило ей, что на самом деле все было не так. Мать наверняка переживала… просто потому, что она ее мать. А Рэйн чувствовал себя виноватым в случившемся. И… похоже, шрам в самом деле был скверным. Она ведь ощупывала его, и он казался ей длинным и рваным. И теперь спрашивала себя: а может, от него пошли уродливые морщины? Может, у нее всю физиономию на сторону перекосило?
Она плотнее перехватила весло, продолжая упрямо грести. Нет уж, не будет она щупать рубец прямо сейчас. Не доставит она им подобного удовольствия. Малта стиснула зубы, подгоняя лодку вперед.
Еще несколько взмахов… И вдруг суденышко заскользило легче, постепенно набирая разгон. Его начало ощутимо заворачивать в сторону, а когда Малта вонзила весло в воду, отчаянно пытаясь заправить лодку обратно на мелководье, ее попросту крутануло. Она торопливо подхватила со дна еще одну доску и сунула ее сатрапу.
— Придется тебе править, пока я гребу! Не то нас так и вынесет на самую середину!
Он уставился на протянутую доску, потом неохотно взял ее.
— Править? — спросил он недоуменно. — Это как?
Хороший вопрос для правителя огромной страны!
— Сунь эту доску в воду за кормой, — объяснила Малта по возможности спокойно. — Держи крепко и старайся направить нас к берегу, а я буду грести в том направлении!
Изящные руки сатрапа держали доску так, словно никогда раньше им не доводилось прикасаться ни к каким деревяшкам. Малта снова схватила свое весло, начала грести. Резко обозначившаяся мощь течения поразила ее. И, несмотря на все ее усилия, их неудержимо несло от берега прочь. Вот их вытащило из-под сени нависших деревьев на яркий утренний свет… Блики, игравшие в молочной воде, нестерпимо резали глаза, привыкшие к густой тени. Потом с кормы раздалось раздраженное восклицание и почти одновременно — всплеск. Малта оглянулась. У сатрапа в руках ничего не было.
— Река! — пожаловался он. — Прямо выхватила ее у меня!
— Недоумок! — заорала Малта. — Чем нам теперь править?
Лицо самодержца потемнело от гнева.
— Да как смеешь ты так со мной разговаривать! Сама ты дура непроходимая, если вообразила, будто с этого будет какой-то толк! Проклятая доска даже не имела формы, присущей веслу! И потом, никакой надобности в ней отнюдь не было! Разуй глаза, девка! Чего нам бояться? Вот он — город! Прямо перед нами! И река сама несет нас туда!
— Не туда, а мимо! — рявкнула Малта. И с омерзением отвернулась, чтобы в одиночку продолжить неравную битву с рекой. Она лишь мимолетно вскинула глаза на величавую панораму Трехога. Отсюда, с реки, висячий город казался единым замком с множеством башен и башенок. Вдоль прибрежных деревьев тянулся длинный наплавной причал. Там стоял «Кендри», однако нос живого корабля был развернут в противоположную от них сторону. Малте не удалось даже разглядеть носовое изваяние. Она продолжала судорожно грести.
— Когда нас поднесет ближе, — прохрипела она, не прекращая работы, — зовите на помощь, да погромче! Может, еще услышат… корабль или кто-нибудь на причале. Тогда, если нас и унесет, за нами отправятся и спасут!
— На причале никого нет, — с довольно-таки гнусным злорадством сообщил ей сатрап. — Вообще нигде никого. Этот ленивый народец еще валяется в постели!
— Никого? — вырвалось у Малты.
У нее больше не было сил. Никаких и ни на что. Кончились. Причем именно тогда, когда требовалось последнее бешеное усилие. Многострадальная досочка беспомощно шлепала по воде, притом что с каждым мгновением их уносило все дальше и дальше от берега. Малта подняла голову и посмотрела на город. Он был совсем близко. Много ближе, чем считанные мгновения назад. И сатрап сказал правду. Кое-где из труб поднимался дымок, но и только. Если бы не эти дымки, Трехог выглядел бы вовсе покинутым.
Сознание глубокой несправедливости происходившего было поистине всеобъемлющим. Где же все? Куда подевался народ, ежедневно заполнявший лестницы и переходы?
— Кендри! — закричала она, но голос прозвучал тонко и слабо. Казалось, и его, подхватив, умчало течение.
Однако тут до Сердечной Подруги Кикки, похоже, наконец что-то дотумкало.
— Спасите! — по-детски заверещала она и вскочила во весь рост, раскачивая утлую лодку. — На помощь! Спасите!
