Ян Сигел - Честь чародея
Гоблин едва слышно что–то пробормотал.
— Громче! — сказала Ферн. — _Интоне!_
— Я не домовой, — сказало существо с явным отвращением. — Я — взломщик.
— Что ты украл? — спросила Ферн.
— Ничего, — признался гоблин. — Пока ничего.
— Ты знаешь, кто я такая?
В ответ раздалось только невнятное бормотание.
— Отлично, — сказала Ферн. — Значит, ты пришел сюда, чтобы украсть что–то конкретное. Думаю, ты надеялся, что в новогоднюю ночь меня долго не будет дома. Кто тебя послал?
Бородавчатые веки затрепетали.
— Никто.
— Может быть, это Эз… то есть Древний Дух? — спросила Гэйнор.
— Он не стал бы посылать обычного гоблина, — сказала Ферн. — Он считает ниже своего достоинства связываться с ними. — Она подняла руку, направила указательный палец и мизинец в сторону пришельца и неслышно произнесла несколько слов. На кончиках пальцев заиграли огоньки, словно пузырьки в бокале с шампанским. — _Кто_послал_тебя?_
Гоблин затаил дыхание, сжался, зажмурился изо всех сил, а потом широко распахнул глаза.
— Королева! — пискнул он. — Я краду для королевы. Не для богов или демонов! Я — королевский взломщик! Я…
— Это Мэбб, — сказала Ферн. Напряжение медленно спадало. — Понятно. Думаю, она… Ну, конечно, я знаю, что ей нужно. Скажи ей, что это не здесь и это больше не принадлежит мне. Его поместили на хранение, на священное хранение. Его нельзя украсть или обменять. Уверена, она поймет это, потому что она настоящая королева и ценит законы чести.
— Кто такая Мэбб? — прошептала Гэйнор.
— Королева гоблинов, — так же шепотом ответила Ферн. — Но, как я слышала, в ней не так уж много волшебного.
— А она следует законам чести?
— Сомневаюсь, но мне говорили, она любит лесть и откликается на нее. Посмотрим. — Она снова повысила голос: — Как тебя зовут?
Гоблин задумался, очевидно размышляя, не опасно ли отвечать на этот вопрос.
— Люди называют меня Скулдундером, — выдал он наконец.
— Что ж, Скулдундер, — сказала Ферн, — раз уж ты здесь и сегодня особый день, давай выпьем шампанского.
— А это вкусно? — Гоблин спустился с полки и осторожно приблизился, недоверчиво озираясь.
— Разве ты никогда не крал его?
Гоблин пожал плечами, будто не желая отвечать на любые выпады с намеком на его криминальную деятельность.
Ферн достала из серванта еще один бокал и наполнила его наполовину.
— Попробуй, — предложила она.
Скулдундер понюхал, отхлебнул и скорчил гримасу.
— Выпьем за твою королеву, — объявила Ферн. — За королеву Мэбб!
Они торжественно выпили. Когда Ферн показалось, что их гость достаточно расслабился, она оставила его в обществе Гэйнор и вышла в другую комнату. Вернулась она с небольшой сумочкой, расшитой бисером. Расстегнув молнию, она показала, что лежит внутри.
— Это подарки для твоей королевы, — сказала она Скулдундеру, — в знак дружбы и уважения. Я слышала, что она просто красавица, — солгала Ферн, не моргнув глазом, — поэтому я выбрала подарки, которые украсят ее еще больше. Эти цветные порошки можно наносить на веки; золотистая жидкость из этого пузырька застывает, когда ею мажут ногти; а в трубочке специальная палочка, чтобы подкрашивать губы. Здесь еще маленькое зеркальце и брошь. — Она показала брошь в форме бабочки, унизанную топазами и изумрудами. — Скажи ей, что я ее почитаю, но Слир Брунау, то есть Копье Скорби, — это то, что я и мои друзья храним вместе. Оно не мое, и я не могу его отдать.
Скулдундер кивнул и с некоторым сомнением принял расшитую сумочку, будто это была величайшая ценность. Потом допил свое шампанское, кашлянул, неуклюже поклонился девушкам и вылез через окно.
— Думаю, тебе не удастся ее дематериализовать, — сказала Ферн, имея в виду сумочку. — Но, может быть, ты сумеешь…
Но гоблин уже растворился в тени улицы.
— Что все это значит? — спросила Гэйнор, как только Ферн закрыла окно.
— Слир Брунау — это то копье, которое Брэйдачин привез с собой из Шотландии, когда впервые появился в нашем Дэйл Хаузе, — пояснила Ферн. — Оно все еще там, насколько я знаю. Я думаю, в нем есть какая–то мифическая сила. Во всяком случае, Рэггинбоун так думает. — Брэйдачин, домовой, обитавший в ее фамильном доме в Йоркшире, перебрался к ним из шотландского замка, когда новые владельцы сделали из замка отель. А Рэггинбоун старый друг их семьи. Когда–то, возможно, он был магом, а сейчас живет как вольная птица, бродит по стране в поисках неприятностей, которые может предотвратить. С ним всегда его верная собака, похожая на волка. — Вообще–то не принято оставлять такие вещи во владении домовых, но я думаю, Брэйдачин знает, что делает. Ты однажды видела, как он с ним управляется, помнишь?
— Помню. — Обе помолчали. Потом Гэйнор спросила:
— Зачем оно понадобилось королеве Мэбб?
— Точно не знаю. Рэггинбоун как–то сказал, что кто–то предлагал ей сделку, но это было очень давно. Думаю, она снова вернулась к этой идее. Рэггинбоун говорит, что мысли у нее скачут туда–сюда, как кузнечики. Слова, кстати, тоже. Но ведь эти народцы не так завязаны на Времени, как люди.
— Интересно начался новый год, — сказала Гэйнор. — Надо же, гоблин–взломщик. — Она вдруг запоздало вздрогнула: все–таки она еще не совсем привыкла к встречам с существами такого рода.
— Возможно, — отозвалась Ферн, — это было знамение.
Когда бутылка была допита, они обе пошли спать, каждая думая о своем.
Гэйнор долго не могла заснуть — нахлынули воспоминания двухлетней давности, воспоминания о магии и опасностях. Почему–то даже в самых страшных ее видениях преобладал образ Уилла. Ей вспомнились летучие мыши — о, как она ненавидела их! — они вылетали из телевизора, кружились стаей вокруг нее, запутывались в волосах, цепляли за пижаму. И Уилл бросился ей на помощь, взял ее на руки… Она ждала за запертой дверью, когда войдет ее тюремщик. Она схватила тяжелую китайскую вазу, надеясь оглушить ею охранника, но только появился не он, а Уилл! Уиллу удалось бежать, и он вернулся за ней. Вот он сидит рядом с ней в машине, а мотор не заводится, и она, включив фары, видит, как морлохи заползают по колесам на капот и прижимают свои голодные пасти к ветровому стеклу. Уилла она поцеловала лишь раз. На этом все закончилось. Его обаяние, уверенность испугали ее. Ей казалось, что такой мужчина просто не захочет оставаться рядом с ней, разве что ненадолго. Все вылилось бы в миг счастья и долгие годы сожалений.
— Он твой брат, — сказала она тогда Ферн, как будто это все объясняло и все невысказанное становилось понятным, — он твой брат, и, если он разобьет мне сердце, это разрушит нашу дружбу, может быть, даже навсегда. — Но сердце ее, если еще и не разбитое, уже сжималось и ныло от одного упоминания его имени или звука голоса на автоответчике. Улан–Батор… Что он делает в Улан–Баторе? Она так старалась скрыть свои чувства, что даже забыла спросить об этом у Ферн. Она знала, что он бросил рисование и увлекся фотографией, не дописав свою диссертацию. А в конце концов занялся видеосъемкой и со своими единомышленниками основал собственную съемочную компанию. Были ли у них какие–нибудь заказы, не известно, но Ферн уверяла, что они работают над серией фильмов о малоизвестных культурах, затерянных в дальних уголках мира. Как, например, Улан–Батор, расположенный бог знает где (может, в Монголии?). И что, черт возьми, такое эта юрта? Звучит как название какого–то йогурта. Возможно, его как раз и делают из кобыльего молока, о котором говорил Уилл,
Наконец Гэйнор погрузилась в сон. Ей снились летучие мыши и гоблины, и они с Уиллом сидят в машине, которая медленно погружается в болото черничного йогурта. Морлох вытащил Уилла через окно, и она осталась тонуть в одиночестве. К счастью, на следующее утро она напрочь забыла об этом.
Ферн еще дольше не могла заснуть. Она размышляла о королеве Мэбб, о гоблине–взломщике и зловещем Копье Скорби, историю которого никогда не слышала. Оно запомнилось ей как что–то очень старое, изъеденное ржавчиной. Его лезвие было иззубрено так, словно само Время вгрызалось в него зубами. В нем не чувствовалось магической силы, и ни на древке, ни на наконечнике не было никаких рун–заклинаний. Это был просто кусок железа, давно позабытый–позаброшенный, в котором мощи было не больше, чем в садовых граблях. Однако она видела, как мгновенно оно убивает. Ферн подумала, чьи же слезы окропили это древнее оружие, что оно заработало себе такое имя. И точно так же, как Гэйнор, она незаметно от размышлений перешла к воспоминаниям, утратив контроль над потоком мыслей и отдавшись его течению. Она блуждала меж корней Вечного Древа, в мире, где переплетались бесконечные трубы, поросшие странным мхом, где грибы разбегались при ее появлении. Наконец она нашла одинокий черный фрукт, который, созрев, превратился в голову. Голова открыла глаза, оказавшиеся небесно–голубыми, и сказала: «Ты». Ей вспомнился запах гари и взлетающий дракон, а потом голос, к которому прислушались они оба, — голос Заклинателя драконов. Но голова обуглилась, а голос смолк навсегда. А ее мысли неслись все дальше и дальше в прошлое, разыскивая старую боль, глубоко пронзившую ее душу. Эта рана так и не затянулась, но была старательно забыта. Однако сейчас она даже искала эту боль, желая снова ощутить ту потерю и чувство вины, лишь бы не остаться навсегда с опустошенным сердцем. И так, наконец, она добралась до берега на закате и увидела, как Рэйфарл Дивоурнайн выходит из волн, словно бог.
