О'Санчес - Пенталогия «Хвак»
— Я тоже голодный! Ладно. Сначала пойдем на север, проверим твои россказни о лете. Потом на юг, поглядим насчет вечного льда. Потом к океану…
— Океан будет у нас по пути, не минуем.
— Здорово, коли так!
— Но харчевня, повелитель, ты забыл про…
— Через харчевню, само собой, ничего я не забыл! А после океана пойдем на запад, потом… потом будет видно. И поплясать, Джога, я без плясок соскучился!
* * *Обоз пылит по дороге, небольшой обоз, движется медленно, с частыми остановками на постоялых дворах. Он выглядит несколько странным для постороннего взгляда, однако, мало ли странностей можно встретить на бесконечной имперской дороге? В обозе том три телеги, одна дорожная кибитка, несколько верховых лошадей… Ну и люди, разумеется. Сразу видно, что все в этом маленьком караване подчиняется женщине, едущей в кибитке. Она молода, красива, очень бледна и очень надменна! И надменность сия не удивительна ничуть, если знать сокровенное: молодая женщина — верховная жрица Уманы, богини подземных вод, восхитительно звонкий титул ее — «Высочайшая», второй по значимости среди поклоняющихся Умане, второй — в пределах целой империи! Но с недавних дней и этот титул кажется ей тесен, ибо она едет на церемонию-посвящение: прежняя владычица главного храма богини Уманы, святейшая Изуки находится при смерти и с нетерпением ждет, когда прибудет преемница ее, высочайшая Малани, поднимется к ней, расцелуется и освободит свою старую наставницу и повелительницу от тяготы земных страданий… Назначенное время пришло для обеих, оно одно и то же, соткано из тех же веков, лет, месяцев, дней и мгновений, но — ах… какое же разное для каждой из них… Высочайшая Малани спешит, вся ее гордая душа рвется вперед, туда, к тайному храму богини, где ее ждут… Но нельзя торопиться, ибо запрещено торопиться, нарушая строгую последовательность обрядов и обычаев, установленных в незапамятные времена самою богиней. Богиня сурова, служение ей в титуле верховной жрицы — дело очень непростое, в жертву ошеломляющей власти приходится отказываться от многого, в том числе и от скромных радостей земных… Поэтому высочайшая Малани смиряет свое нетерпение и в последний раз отдается удовольствиям суеты мирской. Занавеска в кибитке всегда полуоткрыта, потому что жрице любопытен этот жалкий мирок, ползущий ей навстречу по имперской дороге, всегда возле десницы ее гибкий и прочный хлыст — каждодневный источник радости — ибо ей пока еще не возбраняется лично хлестать провинившихся приближенных. Дорожный наряд ее чересчур ярок и открыт, одеваться так вызывающе гораздо более пристало трактирной девке, нежели могущественнейшей жрице, но и это скромное удовольствие высочайшая Малани — обреченная навеки оставаться девой, не знающей восторга любви и плотских утех — упускать не намерена: то и дело на сей наряд клюют неосторожные путники, уже не раз и не два, за время пути, некоторые поплатились жизнью за невольное свое святотатство… Видеть, как похоть очередного болвана сменяется предсмертным ужасом — это радость, гораздо более сладкая, нежели…
— Почему они раскричались? Где твоя плеть?
— Испугались выводка шершней, высочайшая! Защитное заклятие, согласно твоему святому распоряжению, не распространяется на мелкую живность, включая насекомых, вот они и…
— Не надо учить меня магии, любезный Фарени. Прими-ка вот это лекарство от возражений и непокорства…
Воин храма, могучий Фарени, не моргнув глазом принимает на себя несправедливый упрек высочайшей и удар хлыстом поперек левой щеки. Он и сам в этот миг не против избить кого-нибудь, а лучше убить, не для поживы, а так, для настроения, чтобы расслабиться и сбросить с сердца груз нелегкого пути, однако, придется потерпеть… Под его неусыпной опекой две телеги, в которых едут маленькие дети, мальчики и девочки, избранницы высочайшей Малани, и везут этих детей в подарок богине Умане. Трогать их нельзя, разве что плетью в одну двадцатую силы, а больше наказывать некого, не считать же случайные зуботычины, раздаваемые по дороге и в трактирах… Дети. Долгие годы своего служения богине высочайшая училась выбирать, находить, понимать… И ныне, когда пришла пора быстро найти и собрать… вот она — эта дюжина: шесть мальчиков на одной телеге и шесть девочек на другой… Каждый ребенок из дюжины обладает несомненными способностями к черному колдовству, то есть, способен пройти весь путь служения богине до конца, а в итоге этого пути — трон святейшей… или святейшего… Но трон один, а способных вроде бы как много… Вроде бы! Ах, если бы знать!.. Так уж заведено, что самый тщательный поиск будущего святейшества завершается дюжиною избранных, но до поры, до времени, истинная суть одного из дюжины остается сокрытою даже для высочайших, даже для святейших… И только когда в живых останется один из дюжины… Тот и останется, тем он и проявится… Или она… Как в свое время осталась жить Малани, единственная из своей дюжины… И то еще не истина, что избранник дождется своего часа… Малани сподобилась, обрела должное, но так бывает не всегда, ох, далеко не всегда… Малани повезло, что ее нашли и подобрали, включив в заветное ожидание, а в противном случае быть бы ей заживо проклятой мирянкой, отверженной среди людей, ибо чернотою она была отмечена с рождения, невидимой чернотой и не забери ее от родителей старая жрица Изуки — не было бы конца бедам в той несчастной семье… По крайней мере, так учат древние свитки… все смертные этому верят, ибо видели не раз подтверждения сказанному в собственных жизнях и судьбах… Оно и к лучшему, что верят, ибо невежественные людишки не любят служителей богини Уманы, особенно ненавидят нафов… да и служителей из числа людей, мягко говоря, недолюбливают… Боятся — значит, сторонятся, в ногах не путаются, служить не мешают… Дети пока не понимают, кто и зачем их выбрал, какая неслыханная честь им оказана, вот они и кричат, и хнычут… Дни напролет они плачут и зовут родителей, которые отказались от них, пропили или продали. И от этого бесконечного жалобного хныканья болит голова, руки тянутся к хлысту… А то вдруг начинаются смеяться посреди плача — какая-то непонятная чушь отвлекла их и позабавила… Сей смех еще более ненавистен, чем даже вопли их и рыдания. Ничего, недолго уже…
Высочайшей Малани до полусмерти надоело глотать дорожную пыль и этот отвратительный детский галдеж, вдыхать навозные запахи из под лошадиных хвостов, слушать мерзкий и неустанный колесный скрип…
— Зорда, поди узнай, что за буйство там происходит? Кого-то убивают?
Служительница Зорда поклонилась и, несмотря на зрелые годы свои, стремглав помчалась выяснять — отчего кричат, кто дерется, в чем причина?
